Достаточно времени для любви, или Жизнь Лазаруса Лонга - Роберт Хайнлайн

Лазарус понимал ее. Он сам так поступал. Теперь понятно, от кого он унаследовал такую привычку. От Морин – и от Дедули. И от папули тоже. Он чувствовал себя счастливым, несмотря на напряжение чресел. Или благодаря ему, поправился он: ощущение было все же приятным.

Когда дверная ручка начала поворачиваться, Лазарус мгновенно вскочил с кровати и замер, дожидаясь, когда дверь откроется.

Миг – и она была в его объятиях, теплая, благоухающая.

Потом она на миг отстранилась, сбросила на пол одежду и снова приникла к нему, жадно ища его губы.

Когда они прервали поцелуй, она осталась в его объятиях, крепко охватив его руками. Он хрипло прошептал:

– Как ты осмелилась?

Она тихо ответила:

– Я поняла, что не могу иначе. Как только я это осознала, я поняла, что здесь я рискую гораздо меньше, чем под каштаном. Когда у нас кто-нибудь гостит, дети никогда не спускаются ночью вниз. Возможно, отец что-то подозревает… но именно поэтому никогда не станет проверять. Не беспокойся, дорогой. Возьми меня. Сейчас!

Так он и сделал.

Когда они затихли, она блаженно вздохнула и, обнимая его руками и ногами, шепнула ему на ухо:

– Теодор, ты так напоминаешь моего мужа, что я с нетерпением жду окончания войны, чтобы рассказать ему о тебе.

– Ты хочешь обо всем рассказать ему?

– Возлюбленный Теодор, конечно, я сделаю это. Кое-что из того, что говорила тебе сегодня, смягчу, а кое о чем умолчу. Брайан не требует, чтобы я признавалась ему во всем. Но подобное его не смущает; мы уладили этот вопрос еще пятнадцать лет назад. Он действительно доверяет моему суждению и вкусу. – Она тихонько хихикнула ему в ухо. – Мне стыдно, что так редко приходится в чем-то признаваться, ведь он любит слушать о моих приключениях. И велит мне рассказывать о них снова и снова, словно перечитывает любимые книги. Мне бы хотелось рассказать ему обо всем прямо завтра. Хотя я не стану этого делать. Но все запомню.

– Он приедет завтра?

– Завтра. К концу дня. И вряд ли даст мне уснуть. – Она улыбнулась. – По телефону он велел мне л.в.п.и.у.р.н., чтобы он мог р.м.с.н.о. Это означает «лечь в постель и уснуть, раздвинув ноги», чтобы он мог «разбудить меня самым наилучшим образом». Но я всегда только притворяюсь спящей, потому что всегда просыпаюсь, как бы тихо он ни подкрадывался. – Она хихикнула. – А потом мы с ним играем. Когда он таким образом будит меня, я делаю вид, что просыпаюсь, и произношу какое-нибудь имя, но только не его. Я постанываю: «О, Альберт, дорогой, я думала, что ты никогда не придешь!» – или что-нибудь в этом роде. А потом наступает его очередь; он говорит что-то вроде: «Это Буффало Билл, миссис О’Мэлли, молчи и принимайся за дело». Тогда я умолкаю, и мы начинаем трудиться, не произнося ни слова.

– Великолепно, миссис О’Мэлли. Это было лучшее, на что ты способна?

– Я стараюсь изо всех сил, Буффало Билл. Но сейчас я так возбуждена, что плохо соображаю и, возможно, что-нибудь напутала. Хотелось бы повторить. Вы не намереваетесь предоставить мне такую возможность, сэр?

– Только если ты пообещаешь не очень стараться. Если это был не лучший пример твоих трудов, боюсь, лучший образец убьет меня.

– Ты рассуждаешь, как мой муж, и даже на ощупь такой же, особенно в этом месте… И пахнешь, как он.

– А запах твоей кожи похож на Тамарин.

– В самом деле? А в постели я напоминаю ее?

(Тамаре известны тысячи способов, дорогая, но она редко прибегает к чему-нибудь необыкновенному. Любовь, моя милая, это не техника, это отношение к делу. Желание сделать кого-то счастливым и умение это делать. Но меня поразило твое владение техникой; на Искандаре за тебя дорого заплатили бы.)

– Напоминаешь. Но не это делает тебя похожей на нее, а отношение к делу. Тамара чувствует, что происходит в уме другого человека, и дает ему то, в чем тот нуждается. Она дает ему именно это.

– Значит, она умеет читать мысли? Тогда я не похожа на нее.

– Нет, Тамара не умеет читать мысли. Она чувствует другого человека и понимает, что ему нужно. И это не всегда секс. А у вас разве не бывает, что Брайану необходимо совсем другое?

– Конечно бывает. Если он устал или понервничал. Тогда я сдерживаю свои желания и начинаю растирать ему спину и голову. Или просто обнимаю его и заставляю уснуть, чтобы, проснувшись, он мог разбудить меня «наилучшим образом». Если он не хочет меня, я не пытаюсь съесть его заживо.

– Нет, ты очень похожа на Тамару. Морин, когда Тамара лечила меня, то поначалу даже не пыталась лечь со мной в постель. Просто спала со мной в одной комнате; мы вместе ели и разговаривали – когда мне хотелось поговорить. А потом дней десять просто спала в моей постели, рядом со мной – и ночные кошмары перестали мучить меня. Но однажды ночью я проснулся, и Тамара молча отдалась мне. Мы занимались любовью всю ночь, а наутро я понял, что здоров. Моя душа перестала болеть.

Ты такая же, Морин… Ты тоже все знаешь и делаешь как надо. Я так тосковал по дому, меня так тревожила эта война – но теперь все исчезло. Ты прогнала все мои тревоги. Скажи мне, что ты почувствовала в ту ночь, когда впервые увидела меня в своем доме?

– Влюбилась в тебя с первого взгляда… как глупая школьница. И хотела немедленно лечь с тобой в постель. Я тебе уже говорила об этом.

– А как по-твоему, что чувствовал я?

– Что? Да ты торчал от меня.

– Да, верно. А я думал, что никто ничего не заметил.

– Конечно, я не видела, как у тебя вздувались брюки или что-нибудь в этом роде. Теодор, я никогда не смотрю вниз при встрече. Мужчины смущаются так легко. Просто я видела, что ты ощущаешь то же, что и я, – а я была возбуждена, как собачка-девочка в пору. То есть как сучка в течку – не хочу быть жеманной в постели. И когда ты взглянул на меня в гостиной – я сразу поняла, что мы нужны друг другу; ужасно смутилась и убежала на кухню, чтобы успокоиться.

– Ты убежала на кухню? Ты выплыла изящно и гордо, как парусник.

– Но парусник тот летел на всех парусах. Я взяла себя в руки, но успокоиться не смогла. Более того, все время, пока ты у нас был, мои груди болели. Но этого ты не заметил. Я боялась, что отец заметит мое волнение, но тогда он больше не пригласил бы тебя в гости – а мне так хотелось вновь увидеть тебя. Отец-то меня знает, он мне говорил. Он как-то сказал мне: надо принимать себя такой, какая ты есть, и любить себя, но свою чувственность необходимо сдерживать. Я пыталась – но той ночью мне было очень трудно не выдать себя.

– Но ты сделала это.

– Брайан тоже советует мне держать себя в узде. Но той ночью мне было так трудно, что я… Теодор, некоторые мальчики, а иногда и мужчины, при жестоком разочаровании занимаются… Ну… руками.

– Да. Это мастурбация. Мальчики говорят «спустить».

– Брайан тоже так говорит. А ты знаешь, что девушки и женщины тоже могут делать что-то вроде этого?