Корабль мечты - Лука Ди Фульвио

– Меркурио мне все рассказал! – крикнула Джудитта. – Он сказал мне, какой ты была жалкой, когда разделась перед ним в таверне «Под красным фонарем»…

– Ты не знаешь, о чем говоришь, шлюха!

– Тихо! – Писарь позвонил в колокольчик.

– Он рассказал мне, что несколько дней назад ты приходила к нему, нежно гладила его по голове, думая, что он плачет. А на самом деле он не плакал, он смеялся над тобой, – продолжила Джудитта. – Он мне все рассказал! А еще сказал, что ты ему противна! Ему противно то, как ты увиваешься за ним…

– Грязная шлюха!

– Заставьте их обеих замолчать! – возмутился патриарх.

– Он говорил мне, что ему достаточно поманить тебя пальцем, как ты уже валишься ему в ноги…

– Чтоб ты сдохла!

– Тихо!

– И он сказал мне, что ты все время лжешь! Говоришь всем, что стала любовницей благородного и одаренного властью человека, а на самом деле ты просто служанка в его доме! – Джудитта презрительно рассмеялась.

– Шлюха, прошмандовка жидовская! – Бенедетта попыталась сбежать с трибуны и броситься к клетке, но Меркурио и Святой остановили ее.

Она была настолько вне себя от гнева, что вены проступили у нее на шее.

– Я любовница патриция Контарини, он прикажет перерезать тебе горло в тюрьме, если узнает, как ты оскорбила меня, шлюха!

Святой зажал ей рот ладонью.

– Молчи, распутная тварь! – рявкнул брат Амадео, хватая девушку за плечи и встряхивая.

Бенедетта потрясенно уставилась на него. Она даже не поняла, что только что натворила.

Меркурио отпрянул на шаг, повернулся к Джудитте и едва заметно кивнул.

Исаак, распахнув рот от изумления, повернулся к Ланцафаму.

Толпа притихла.

– Надеюсь, я не натворил бед… – Недотепа отец Венцеслао испуганно повернулся к патриарху и беспомощно развел руками. – Я… Я…

– Вы выполнили свой долг, отец Венцеслао. – Патриарх с трудом подавил гнев. Выпрямившись, он направил указующий перст на Бенедетту. – Эта женщина допустила серьезный проступок…

Толпа загудела.

Палец патриарха дрогнул.

– Она возвела поклеп на моего племянника Ринальдо, а значит, осквернила имя всей моей семьи. В этом же зале Ринальдо Контарини обвинит ее во лжи.

– Я как-то не понял… – Глупенький отец Венцеслао потрясенно распахнул глаза. – Вы хотите сказать… что эта женщина лжет?

Бенедетта почувствовала, как у нее подгибаются ноги.

– На сегодня заседание суда объявляется оконченным, – провозгласил патриарх. – Процесс продолжится через два дня. – Он встал. Контарини трясло от злости, но он сумел сдержаться и чинно вышел из зала монастыря. Послушники несли за ним пурпурный шлейф.

Но толпа смотрела только на отца Венцеслао, монаха, из-за которого весь процесс пошел наперекосяк.

А главное, среди людей, не сводивших глаз с доминиканца, был особенный гость. Он стоял немного в стороне, чтобы не обращать на себя внимание. Невзирая на жару, он надел накидку с капюшоном. Глаза незнакомца горели, а пальцы поглаживали странной формы шрам на его шее – шрам, напоминавший оттиск монеты.

Два дня спустя в зал монастыря Святых Космы и Дамиана набилось еще больше народу. Новость о неожиданном повороте в ходе судебного заседания привлекла внимание горожан, и сейчас публика сгорала от нетерпения, ожидая процесса внутри процесса.

Был среди собравшихся и Шимон, но его интерес к суду был совсем иного рода. Когда Барух впервые пришел к бедной лачуге старого моряка, он подумал, что на плите варится еда. И только на рассвете следующего дня он увидел, как Меркурио набирает из горшка клейкое варево и мажет себе лицо и шею. С изумлением Шимон наблюдал за перевоплощением своего врага. Он видел, как Меркурио надел парик с тонзурой, набил тряпок под одежду, чтобы казаться толще, и привязал палку к ноге, чтобы правдоподобнее изобразить хромоту. Юноша нарисовал себе свекольным соком прыщи на голове, зачернил зубы смолой, чтобы те казались дырявыми, и, наконец, провернул трюк с рыбьими кишками. Шимон был потрясен. Он заметил, что и моряк удивлен, а ведь Меркурио наверняка посвятил старика в свои планы. Тем утром Шимон последовал за отцом Венцеслао от домика Жуана дель Ольмо к монастырю. Вот уже несколько дней он смаковал мысли о смерти врага, но так и не нанес удар: Барух испытывал определенное уважение к Меркурио. Хотя тот и был всего лишь зеленым юнцом, ему удавалось задавать тон судебного заседания. Шимон занял место у стены неподалеку от колонны, за которой легко было спрятаться. Он смотрел на узкую дверь – вскоре в зале должны были появиться главные герои этого зрелища. И первым в зал войдет патриарх Венеции.

Но тут поднялся какой-то шум, и Барух оглянулся. Гвардейцы дожа пробирались сквозь толпу, проводя вперед благородных дам. Возглавляла шествие аристократок пожилая горделивая синьора, за ней следовали дамы помладше, но у всех на лицах читалось высокомерие и недовольство оттого, что им придется сидеть в одном зале с простолюдинами. Под ворчание зевак, которым пришлось потесниться, стражники без особых сантиментов расчистили два передних ряда. В первом расселись аристократки, во втором – охранявшие их гвардейцы. Писарь позвонил в колокольчик, призывая толпу к порядку. Публика притихла, и Шимон вновь повернулся к боковой двери. В проходе как раз показался патриарх. За ним последовал венецианский патриций, всегда сидевший рядом с ним, свита священников и послушников, обвинитель и – Меркурио в роли отца Венцеслао. Джудитта уже сидела в клетке. Впрочем, непонятно, зачем сегодня ее привели на заседание суда, ведь оно было посвящено вовсе не ей. Девушку просто выставили на всеобщее обозрение, точно диковинного зверя.

Вскоре Шимон увидел, как два стражника привели девушку с медово-рыжими волосами, которая так ему понравилась. На ней было старенькое поношенное платье с оторвавшейся каймой. Красавица шла, повесив голову. На ней не было ни единого украшения, и только роскошные волосы разметались по плечам. Теперь, когда Шимон увидел ее столь слабой и подавленной, она показалась ему еще краше. И вновь горячей волной поднялось в нем вожделение.

Барух повернулся к Меркурио, обрекшему красавицу на такое унижение. Похоже, банда, ограбившая Шимона в Риме, не просто распалась. Между преступниками воцарилась настоящая вражда, и причину этой вражды прилюдно огласила еврейская девушка, которую обвиняли в ведовстве: Меркурио отверг любовь Бенедетты. «Что ж, этот юнец не достанется ни одной девчонке, ни другой, – с улыбкой подумал Шимон. – Меркурио принадлежит мне. И его часы сочтены».

Дойдя до своего места, патриарх повернулся к толпе, воздел руки к небу и произнес:

– Народ Венеции! Сегодня нам предстоит неблагодарное дело. Опровергнуть лживые показания свидетельницы и покарать ее за клевету! – Он ткнул пальцем в сторону Бенедетты. – Но я хочу напомнить вам, что, кроме свидетельницы, давшей ложные показания, на процессе мы заслушали десять других людей, которые не лгали. – Он обвел взглядом толпу. – Речь сегодня не идет о том, виновна или нет Джудитта ди Негропонте. Мы будем говорить лишь о вине Бенедетты Квирини.