Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1933-1936 гг. - Юрий Фельштинский

Мы все согласны в том, что противопоставлять существующей партии авантюристский лозунг второй партии, навязываемый нам сталинской бюрократией, — значит баррикадировать самим себе дорогу к коммунистическим рабочим. Но смазывать разногласия с центризмом во имя облегчения «единства» значило бы не только совершать политическое самоубийство, но и прикрывать, усиливать, питать все отрицательные черты бюрократического центризма, помогая тем самым реакционным тенденциям в его среде против революционных тенденций.

Если последние годы что обнаружили, так это принципиальную правоту левой оппозиции, ее жизнеспособность, ее право на большую историческую роль. Случайное, неподготовленное совещание в Копенгагене показало, что кадры оппозиции вполне сознают свою миссию и ясно видят свой путь. Можно твердо надеяться на то, что совещание даст серьезный толчок дальнейшему развитию всех секций.

Г. Гуров

P. S. Наша греческая секция не могла за дальностью расстояния принять участие в совещании. Но в пути следования некоторые товарищи успели повидаться со значительным числом афинских большевиков-ленинцев и вынесли очень благоприятное впечатление. Достаточно сказать, что греческая организация поставила своей задачей в ближайшее время превратить свою газету Pali ton Taxeon[807] в ежедневную. Как далеки еще от этого, к сожалению, другие секции!

По тем же причинам: дальность расстояния, а для некоторых также материальные и полицейские затруднения — на совещании не присутствовали представители американской Лиги, чехословацкой секции, болгарской, швейцарской, польских оппозиционеров и других групп.

Созыв действительной конференции, представляющей все секции Интернациональной левой оппозиции, остается, таким образом, делом будущего.

Г. Г[уров]

16 декабря 1932 г.

1. Я не сомневаюсь, что испанская фальсификация, так называемая «Жизнь Ленина», на русском языке никогда не появлялась. Если бы существовало на свете три экземпляра, один должен был бы дойти до меня. Русская эмигрантская печать, несомненно, писала бы о такой сенсации. На самом деле за пределами Испании никто об этой книге ничего не знает. Ее не существует на свете. Она никогда и нигде не печаталась. Фальсификаторы подделали только титульный лист.

2. Этот единственный лист является сам по себе убийственной уликой против фальсификаторов:

а) в небольшом тексте заглавия две грубейшие ошибки против русской орфографии как старой, так и новой. Первое слово «Жизнь» напечатано как «Жизн» без мягкого знака. Фальсификаторы слышали, очевидно, что советская власть отменила «твердый знак», и решили по этому поводу отменить «мягкий знак». Это безграмотно: мягкий знак играет большую роль в произношении. Такая же точно ошибка сделана и в последнем слове «Константинопол».

Если бы книга печаталась на русском языке, всякий наборщик любой русской типографии непременно указал бы на безграмотность заголовка.

б) Я никогда не ставил на своих книгах своего имени-отчества. Этого вообще никто не делает. Это противоречит всем литературным нравам, особенно революционным.

в) Я никогда не ставил своей гражданской фамилии «Бронштейн» ни на одной из своих книг или статей. За последние 30 лет я подписывался не иначе, как Троцкий.

Чтобы показать, очевидно, свою осведомленность, фальсификаторы нагромоздили на титульный лист все свои познания: имя-отчество, гражданскую фамилию и литературную. Этим они только подчеркнули грубый характер подделки.

3. Краткая биография Ленина была мною написана только однажды, в 1926 г. для Британской энциклопедии[808]. Всякий интересующийся может прочесть в последнем издании энциклопедии эту статью. Она определяет мое действительное отношение к Ленину. Может быть, следовало бы предложить эту статью вниманию суда?

4. Моя связь с Лениным скреплена Октябрьской революцией, строительством советского государства и Красной армии, годами гражданской войны, работой по созданию Коммунистического Интернационала и пр. На испанский язык переведен ряд моих книг, которые определяют мое отношение к Ленину с исчерпывающей полнотой. Издатель «Дедало»[809] или его редактора не могли не знать этих фактов. При малейшем внимании к своим обязанностям, при малейшей добросовестности, хотя и при отсутствии всякой литературной проницательности, издатель не мог не усомниться, по крайней мере, в подлинности рукописи и обязан был обратиться ко мне за справкой. На самом деле издатель «Дедало», в интересах сенсации и сбыта, явно покровительствовал фальсификации.

Суд, надеюсь, разъяснит, что общественная функция издателя не может совпадать с ролью отравителя колодцев общественного мнения.

5. Я представляю в своих книгах и статьях определенное теоретическое и политическое направление. Хороши или дурны мои идеи, но они мои, и я борюсь за них в течение свыше трети столетия моей политической жизни.

Книга, изданная «Дедало» под моим именем, не есть простая литературная фальсификация, способная лишь причинить автору определенный материальный убыток. Нет, дело обстоит несравненно хуже, эта книга не подделывается под мои взгляды и оценки [а выдвигает тезисы], прямо противоположные тем, которые я защищаю. Коммерческая фальсификация осложняется здесь политической клеветой, клеветой на мое прошлое и настоящее, клеветой тем более отвратительной, что клеветники заставляют меня покрывать клевету на самого себя моим собственным именем.

Моральный и политический ущерб подлога не поддается измерению. Не будет, однако, преувеличением сказать, что это наиболее отравленная, наиболее бесчестная форма литературного подлога из всех, какие вообще возможны.

6. Я предупредил издателя письмом от 24 декабря 1932 г. о том, что он вводит в заблуждение испанское общественное мнение, торгуя подлогом. Что же сделал издатель? Мое предупреждение он превратил в рекламу для своего отравленного товара. Чтоб повысить интерес читателей и покупателей, он внушает им ту мысль, будто я вынужден, по каким-то недостойным мотивам, отказаться от своего собственного произведения. Преступная игра моральными и материальными интересами писателя и политического деятеля приобретает здесь особо злонамеренный характер.

Я надеюсь, что суд испанской республики, независимо от своего отношения к моим взглядам и целям, обрушит надлежащий приговор на головы тех, которые вносят в область литературы и издательского дела приемы чикагских гангстеров.