Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

державности. Отнимите от него эти неодушевленные предметы, и от Юрия Ивановича останется один пшик, ускользающее воспоминание. Но кто же тогда станет управлять бумажным делом в клеточку?

Делать нечего. Пришлось призвать на помощь компромиссный вариант, который до того держал в уме.

Прекрасно. Тогда вместо персональной машины Юрий Иванович получит талоны на такси: 300 километров в месяц. Юрий Иванович по телефону заказывает на утро машину. К подъезду приходит та же черная «Волга», которая теперь передана в таксомоторный парк. Наш дорогой и любимый Юрий Иванович садится и катится.

Какая метаморфоза. Юрий Иванович уже не дает машину жене, чтобы та ехала на базар или к косметичке, не везет дочку в школу. Юрий Иванович считает талончики. Это государственных километров ему было не жалко. А талончики-то свои.

А еще я предлагаю начать кампанию под таким прогрессивным лозунгом:

— Закрыть закрытые буфеты! Юрий Иванович, вы слышите меня?

Напрасно я вглядывался в коридорные дали. Юрия Ивановича и след простыл. Только эхо гудело по коридору: «Я этим не занимаюсь».

7. УСКОРЕНИЕ ДОБРА

А я тем временем разохотился. Миллионы так и сыпались из-под пера. Да что там миллионы — миллиарды.

Обувь лежит на складе в аккуратных белых коробочках, а ее никто не покупает. Тюки синтетических тканей тоскуют на полках — не берут.

Вот оно: принцип главной экономии прост. Чтобы определить его, вовсе не нужно быть экономистом или философом. Он гласит:

— Главная экономия будет тогда, когда мы перестанем производить то, что никому не нужно.

Часовая промышленность (еще совсем недавно славная) произвела ненужных часов на два миллиарда рублей. Можно найти причины, дать объяснения, войти в положение — а два миллиарда так и лежат мертвым грузом.

До каких же пор мы будем обманывать самих себя? Товар не находит сбыта — как это зовется? Затоваривание, излишки, неликвиды — какие-то жалкие слова-недоумки, слова-кастраты. Кто их только выдумал?

Вот что я хотел сказать: добренькое у нас государство. Оно всегда примет на себя чужие грехи. И это прекрасно знают те дяди, которые в силу малых своих способностей гонят товар на полку.

К сорокалетию Победы было принято решение подарить каждому ветерану часы. А ветеранов у нас более шести миллионов. Часовая промышленность вздохнула с облегчением. Но лучше от этого не стала.

Я не хозяйственник, не работник Госплана, занимающийся бумажным делом в линейку или клеточку. Я публицист, знающий цену слова. И потому я скажу: это не та доброта, которая идет на пользу дела. Если мы и дальше будем такими добренькими, то мы прогорим.

На этот раз в качестве потребителя выступает чабан Афанасий, живущий в Горном Алтае. В доме полная чаша: цветной телевизор, холодильник, стиральная машина, радиоприемник. Хозяин с гордостью демонстрировал свое добро, крутил ручки. Я посмотрел на часы:

— Давайте включим телевизор, сейчас будет программа «Время».

— Программы «Время» не будет. У нас электричества нет.

Вот и задумался я на обратном пути. В чем причина того, что мы стали жить не по средствам? Ведь не всегда было так. Это из последних наших приобретений, когда мы стали потребителями при полном дефиците того, что собирались потреблять.

Как часто мы принимаем вещное добро за добро вообще. Но ведь добро неделимо. Потому-то и взят курс на добро.

Потребление идет впереди производства.

И вот что из этого получается.

Звонок в дверь. Открываю. Хлюпая носом, к моей груди прижимается Раиса, внучка Н. И. Фирсова, живет она в Ивановской области, но частенько приезжает к нам.

— Как жизнь? — говорю. — С приездом.

А она:

— Зачем мы только пятилетку перевыполняли, я ведь за медалью приехала, — и в слезы.

Слово за слово — раскручивается черно-белое кино. Раиса работает в передовом ткацком цехе. У них знатная ткачиха Н. — героиня труда. Ткут они сообща сверх плана новые километры тканей, очень при этом стараются. А тут приходят к ним такие же девочки из универмага и говорят: «Зачем вы все это ткете?» Оказывается, ткань эта никому не нужна, никто ее не покупает завалили все склады своими сверхплановыми километрами.

И решила Раиса Фирсова, что откажется от награды. Ведь это медаль за брак, а не за доблестный труд.

Такая вот проблема. Что ответить моей родственнице? Собрали семейный совет, решили: медаль надо принять. А вот с ненужной работой придется покончить, вплоть до того, что менять профессию. Уехала Рая, пока от нее никаких вестей.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Кто же расколдует заколдованный круг? Только мы с вами. Только при всеобщем участии каждого. Мы разомкнем любой заколдованный круг, когда станем в ряд, приблизимся друг к другу, возьмемся за руки — и двинемся сообща. В одиночку и пробовать не стоит.

Гора перед нами высокая, и на нее надо идти плечом к плечу — только тогда возникнет цепная реакция добра.

От одного хорошего дела будет само отщепляться другое.

Тут и письмо подоспело, которое я давно поджидал. Сомкнулось сюжетное кольцо. Читаю.

«…сначала мне после разговора с вами было как-то нехорошо, что даже не могла написать вам. Так мне и надо. За этот ужин в закутке я получила заслуженный урок. А теперь муки моей совести разрешились естественным образом. Я стала безлошадная, так как машину отправили в капиталку, а Володя ушел на стройку. Езжу на трамвае. Честное слово, мне это больше нравится. Стала теперь замечать: у некоторых из нас привилегии идут впереди работы. Это несправедливо, от этого происходит искривление души… Вы уж, наверное, подумали, будто я вам отвечу: „Все так делают“. А я мучилась, мучилась. Да и сейчас еще не успокоилась. Конечно же, не все так делают, я бы могла дать вам много примеров. Мы распрямляемся…»

И подпись чисто на женский лад: «Ваша М. В.» —