Повседневная жизнь американцев во времена Джорджа Вашингтона - Мария Александровна Филимонова

был украшен коринфскими пилястрами и двойными палладианскими окнами. Внутри были просторные помещения для официальных приемов, два бальных зала и даже овальный кабинет. В оформлении интерьера соседствовали листья аканта, украшенные орлами вазы, гирлянды фруктов и цветов, рога изобилия и тому подобное. Губернатор Томас Миффлин предложил второму президенту, Джону Адамсу, переселиться туда. Зная новоанглийскую бережливость Адамса, губернатор не забыл упомянуть, что за дворец будет стребована арендная плата, но не выше, чем за любой другой подходящий особняк[239]. Адамс, однако, от предложенной чести отказался, сославшись на отсутствие санкции Конгресса[240]. Так и стоял в городе президентский дворец, в котором никогда не жил ни один президент. Какое-то время, меланхолично отмечает историк Д. Кёрджек, там никто не селился, «кроме призраков несбывшихся грез»[241]. В 1800 г. пустой дворец выкупил университет, там проходили занятия и заседало студенческое филоматейское общество. Но в 1829 г. его было решено снести и выстроить на его месте два новых здания, более удобных для университетских нужд.

Вернемся немного назад и зададимся вопросом, почему не осуществились надежды филадельфийцев на столичное будущее. В июле 1788 г. Континентальный конгресс занялся вопросом о том, где будет располагаться постоянная федеральная столица. Были предложены Нью-Йорк и Филадельфия, но оба города были отвергнуты. Федеральное правительство должно было поработать в обоих, но лишь временно[242]. Впрочем, Нью-Йорк и Филадельфия не отчаивались раньше времени и надеялись на то, что сумеют у себя превратить временную столицу в постоянную. Многие вообще считали, что постоянная столица не нужна. Виргинский антифедералист Уильям Грейсон рассуждал: «В монархии резиденция правительства находится там, где заблагорассудится монарху. А как должно быть в такой республике, как наша? Сегодня в одном месте, а после – в другом, там, где это лучше всего подойдет для удобства людей»[243]. Споры, тем не менее, кипели. Один из современников насмешливо комментировал: сторонники разных городов спорят с такой горячностью, «словно это олимпийские игры»[244].

Судьба постоянной столицы была решена в 1790 г. за обеденным столом, где беседовали трое: министр финансов Александр Гамильтон, его вечный противник госсекретарь Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон, ведущий джефферсоновец в Конгрессе. По рассказу Джефферсона, в то время министр финансов был в отчаянии: южные штаты упорно блокировали его программу экономических реформ. Джефферсон вспоминал: «Как-то, направляясь к президенту и подходя к двери, я встретил Гамильтона. Он казался невыразимо мрачным, изможденным, подавленным. Даже его одежда была неряшливой и запущенной». За обедом удалось все уладить: кто-то из собеседников предложил подсластить южанам пилюлю. Два влиятельных виргинца согласились поддержать гамильтонов-скую программу в обмен на то, что федеральная столица будет построена на Юге, между Мэрилендом и Виргинией, на берегу реки Потомак[245]. Там она и находится с 1800 г. Столицу, понятное дело, назвали в честь первого президента США. А сам он в масонском облачении заложил первый камень в основание здания для законодателей – Капитолия.

Как складывалась повседневность федеральной власти в Нью-Йорке и Филадельфии? Заседания Конгресса были открыты для публики (Палата представителей – с самого начала, Сенат – с 1795 г.). Для желающих следить за дебатами устраивались специальные балконы, куда мог прийти любой. Позже, когда конгрессмены обсуждали Миссурийский компромисс 1820 г., южане порой одергивали северных ораторов, пытавшихся цитировать Декларацию независимости. Как можно было говорить, что все люди созданы равными, в присутствии слушателей? Как знать, ведь на галереях могли присутствовать рабы – а ну как они примут слова Джефферсона на свой счет? О том, как выглядели галереи в 1790-х гг., рассказала Джудит Сарджент Мюррей, одна из первых американских феминисток: «Взгляните на галереи, заполненные респектабельным, любопытным и очень довольным людом. Мужчины и женщины сидят вперемешку. Джентльмены первого ранга располагаются в центре комнаты. Красивые и удобные места за барьером заполнены блестящим кругом дам, богато одетых, с самыми прелестными личиками, какие только может подарить Природа в порыве щедрости. Миссис [Марта] Вашингтон с достоинством и непринужденностью занимает свое место – элегантные женщины составляют ее свиту, а по обе стороны от нее сидят ее внук [Джордж Вашингтон Кастис] и внучка [Элеонора Кастис]»[246].

Относительно спокойное обсуждение текущих вопросов могло переходить в жаркие баталии, и не только словесные. Партийные разногласия зародились уже в Континентальном конгрессе. В 1790-х гг. первая двухпартийная система в истории США оформилась окончательно. Власть до 1800 г. была в руках партии федералистов. Джефферсоновские республиканцы (демократические республиканцы, джефферсоновцы) представляли оппозицию. Их дебаты формировали политический пейзаж ранней республики. В 1798 г. джефферсоновец Мэтью Лайон оскорбил федералиста Роджера Грисуолда, во всеуслышание намекнув на то, что оппонент предпочитает собственную выгоду интересам избирателей. Федералист в ответ припомнил кое-какие эпизоды в прошлом самого Лайона (во время Войны за независимость тот был с позором изгнан из армии). Джефферсоновец не нашел ничего лучшего, чем плюнуть табачной жвачкой в лицо оскорбителю. Оба затаили злобу, и на одном из следующих заседаний Конгресса Грисуолд начал бить ненавистного противника тростью по голове и плечам. Лайон не растерялся и принялся охаживать обидчика каминными щипцами, к вящему восторгу карикатуристов, запечатлевших позже эту сцену в самом комическом виде.

В том же зале проводились церемонии, связанные с заключением международных договоров, здесь же принимали делегации индейских племен. Уже знакомая нам Джудит Сарджент Мюррей описывала церемонии, сопровождавшие заключение мирного договора между США и племенем криков: «Внезапно раздаются грубые и шумные звуки, они сильно вибрируют в ушах. Ужаснейшие вопли то звучат устрашающе, то отзываются беспрестанным буйством и вольным весельем. “Что это за звуки?” – кажется, спрашивают все. Это хвалебная песня, которую поют короли, вожди и воины нации криков. Вот они вошли в здание, звенящее от их безыскусной радости. Они занимают свободные места. Они в синей форме с красной отделкой… Головы повязаны платками, у других украшены гирляндами из перьев и т.д. и т.д. Все они причудливо раскрашены и украшены серьгами и драгоценными камнями в носу. Вот появляется прославленный президент Соединенных Штатов. За ним следует его свита, он облачен в одеяние из густо-пурпурного атласа. Все взгляды устремлены на него, а он обводит всех доброжелательным взором и с неподражаемой грацией склоняется перед присутствующими. Он садится, царит благоговейная тишина, и секретарь читает статьи договора… Крики, в своей собственной манере, громко согласились с каждым предложением, и подписание договора увенчалось успехом. Президент подарил полковнику [Александру] Макгилливрею[247] нитку бус в знак вечного мира и пакет табака, чтобы раскурить калюмет[248]. Макгилливрей, облаченный индейским суверенитетом, принял дары, произнес короткую речь и в ответ