Обвиняется в измене - Айя Субботина

- Саша сказал вам, да? - Я с трудом узнаю собственный голос, так холодно и сухо он звучит. Надо запомнить эмоции в этот момент, «замеморить», чтобы в будущем использовать против вот таких повелителей женских трусиков. судя по лицу Дениса, он точно недоволен, а, значит, у меня есть повод поставить плюс в колонку своих достижений. - Можно попросить потешить мое женское любопытство и поделиться обстоятельствами этого интимного разговора? Или между братьями Ван дер Мейеров априори нет секретов? У вас принято обсуждать личную жизнь своих женщин? Делиться результатами их медосмотров?

Денис мрачнеет все сильнее с каждым моим словом. Но если раньше я боялась его злости и старалась всеми силами отгородиться от нее, то теперь мне действительно все равно. Я просто хочу знать, за что Саша так со мной поступил. И лучше прямо сейчас злиться, чем расплакаться от досады и собственной глупости за то, что тогда слишком сильно потеряла бдительность и почему-то решила, мой мужчина должен это знать, чтобы не торопить меня и не просить секса на третьем контрольном свидании.

- В кабинет, - чеканит Ван дер Мейер, и когда я не подчиняюсь, останавливается, жестко, чуть не разрывая ткань, одергивает рукава рубашки, простреливая меня таким мощным зарядом злости, что внутри асе холодеет. - Я - далеко не единственный сотрудник, который любит задержаться допоздна. Моя секретарша еще на месте, и половина финансового отдела. И достаточно трещоток, которые завтра превратят любое оброненное здесь слово - твое и мое - в повод для международного скандала. Поэтому, Одуван, вруби уже, наконец, мозги и перестань корчить из себя обиженку.

Это все равно, что демонстративная пощечина, и я либо должна принять ее и утереться, либо раз и навсегда дать понять – со мной у него не будет так, как с другими женщинами. Потому что я - не все его женщины.

- Раз уж мы заговорили о моих мозгах, господин Ван дер Мейер, - я понимаю, что мой пафосный тон звучит немного нелепо, но это по крайней мере работает, потому что Денис начинает прислушиваться к моим словам. - То должна вам сообщить, что внимательно прочитала трудовой договор, устав и базовую документацию для новых сотрудников. Исходя из совокупности полученной информации, должна напомнить, что мои рабочий день закончился, - бросаю взгляд на часы, - шестнадцать минут назад. Поэтому, если вы желаете задержать меня на рабочем месте сверхурочно, я бы хотела услышать с какой производственной необходимостью это связано, и увидеть соответствующий документ, а также приказ с том, что за отработанное время я получу отгул. Хотя, финансовая компенсация меня тоже устроит.

Даже жаль, что в коридоре недостаточно света, и я не могу в полной мере насладиться перекошенным лицом моего «начальника». То немногое, что не съела тень, заставляет меня вооружиться большим жирным маркером и нарисовать себе еще одну звезду, потому что, очевидно, я, наконец, дала достойный отпор. Неожиданный и уверенный.

Мне кажется, что тишина затягивается больше, чем на минуту, но Денис все так же стоит на месте и не предпринимает никаких попыток что-то сказать или сделать. Только когда у него звонит телефон, между нами, наконец, рвется зрительный и эмоциональный контакт. Ван дер Мейер прикладывает трубку к уху, отвечает коротко и рвано, и из скупых обрывков я понимаю, что прямо сейчас в нашем дуэте появилась третья скрипка - его жена.

Я знаю, что он не свободен.

Всегда знала, еще до того, как мы столкнулись лицом к лицу, потому что Саша мог часами рассказывать о том, как восхищается старшим братом. Тогда мне не было до этого дела, разве что немного заедала ревность, потому что все время казалось, будто своего ненаглядного кумира мой рыцарь любит больше, чем меня.

Сейчас мне хочется содрать с себя кожу в тех местах, где к ней прикасался Денис, где остались невидимые ожоги его дыхания, и вырвать из легких аромат его крепкого одеколона с нотками жженого дерева. Поэтому, пока моя иррациональная идея не достигла своего пика, я разворачиваюсь на каблуках и, стараясь идти с достоинством и гордо поднятой головой, направляюсь к лифу.

Денис не останавливает меня ни единым звуком.

Это странно. Обидно. Больно.

Я слишком сильно прижимаю кнопку вызова, одергиваю руку от острой боли, которая ударяет прямо в запястье. И только когда двери раскраиваются, Ван дер Мейер говорит мне в спину:

- Сашка ничего мне не говорил. Я просто предположил, что любимая папина дочка, вся такая нецелованная и до тошноты целомудренная, точно бережет себя для Единственного. У меня чутье на людей, Одуван иначе я не стал бы тем, кем стал.

В груди на мгновение становится теплее. Я знала, что Саша не мог так со мной поступить.

А потом, как прибой, накатывает горькое разочарование.

Я просто маленькая забавная дурочка, Одуван. Интересна до тех пор, пока на меня не дунуть.

Надо радоваться, что все мысли и поступки этого человека, наконец сложились для меня в единую понятную канву, правильную математическую последовательность, но вместо этого во рту горчит от обиды и разочарования.

На долю секунды в моем трезвом взгляде на мир появилась маленькая трещина, потому что мне хотелось оказаться хоть немного особенной, а не просто одной из...

У Инны, как всегда, конец света.

То есть - приговоренная в одно лицо бутылка вина или даже чего-то покрепче. За десять лет брака я хорошо научился различать степень ее опьянения буквально по первым нотам. Сейчас она точно близка к тому, что мы, мужики, называем «в дрова». Порет какую-то херню о том, что из-за меня потеряла вкус к жизни, что разменяла последнюю молодость и единственный способ спасти наш брак - родить ребенка.

Я понимаю, что гад и циник, но реально не понимаю, откуда в женской голове эта херотень: если брак трещит по швам, если людям тупо веселее и приятнее трахать друг другу мозги, а не другие места - заведи ребенка и все будет заебись!

Но от этого разговора есть хотя бы какая-то польза: я переключаюсь и уже не мечтаю о том, чтобы показать Одувану, куда конкретно имел я ввиду всю ее надрывную пионерскую речь.

- Выпей аспирин и ложись спать, - стараясь не повышать голоса, говорю Инне. - Завтра утром поговорим.

Она, конечно, начинает возмущаться, но на то и существуют мобильные телефоны, чтобы без слов, почти вежливо, посылать людей на хуй одним нажатием кнопки.

Я кивком отпускаю секретаршу, но все равно закрываюсь в кабинете на ключ, наливаю любимый коньяк и туплю в кресле, разглядывая мазню в рамке, которую один дурак посчитал стоящей денег, а другой дурак купил и прицепил в моем офисе «для солидности и стиля».

Когда стакан пустеет, и я наполняю его по новой, мозги, наконец, достаточно размягчаются, чтобы я посмотрел на ситуацию с «папиной дочкой» под другим углом. Ну реально, чего я так в нее вцепился? У меня были малышки красивее, и те, что корчили недотрог, тоже. У меня вообще богатая сексуальная жизнь - и в ней есть все, о чем обычно мечтают мужики. Одуван не единственная и не неповторимая. Если уж на то пошло, то в принципе почти поперек всех моих вкусов. Так чего я на ней двинулся?