Грешник - Юлия Гауф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но…
— Это не просьба, — отрезал, и вытащил из лифта.
Руки тряслись, как у малолетки. Еле с замком справился, не верится, что сейчас ее в квартиру заведу, и сделаю своей так, как мечтал хренову тучу лет. Саша стояла, и терпеливо ждала. Она вообще понимает, что сейчас произойдет?
Даже если и не понимает, назад нет дороги.
Едва в коридоре оказались, прижал ее к себе. И поцеловал — грубо, на грани насилия, но я ждал ее губы целую вечность. Сейчас напиться не мог, мучимый жаждой, и терзал, сминал, пожирал ее рот.
— Назови мое имя, — потребовал, оторвавшись.
И Саша послушно прошептала:
— Дэээн, — и всхлипнула.
Потянулась ко мне уже сама, зарылась руками в волосы, и в этот момент никого счастливее меня, уверен, не было на свете. Руками ее тело сжимал, упиваясь ее близостью, ее запахом. Нежнее бы, ласковее, да не могу.
— Хочу тебя, маленькая моя… сдохну сейчас… хочу, — шептал, перемежая слова поцелуями, на которые она отвечала.
Дико, страстно, не сдерживаясь.
Она меня хочет, дьявол, она хочет меня! Моя Саша, в которую всю жизнь влюблен, на которую дрочил ежедневно, и даже не думал, что вместе будем. Она. Хочет!
— Идем скорее, — она ударила меня по рукам, и, рассмеявшись, понеслась ко мне в спальню.
Мимо пепельниц с окурками, оставленными на полу тот тут, то там. Мимо пустых бутылок, мимо всей этой грязи, в которой ей не место. Остановилась у дивана, скривилась мимолетно от запаха чужих духов, и вызывающе на меня взглянула.
А затем быстро стянула с себя одежду.
И я задохнулся от восторга. Она идеальна! Тяжелая, сочная грудь, округлые бедра и талия, которую ладонями обхватить можно. Простое белое белье, без кружев и излишеств. Черные волосы спадают на белый бюстгальтер, оттеняя сливочную кожу. И ни грамма косметики, сейчас Саша выглядит младше меня, девчонкой совсем.
— Ты обещал показать мне татуировки. Дай я раздену тебя, — она преодолела расстояние между нами в один шаг, и скользнула ладонями под мою футболку.
— Тебе не стоит видеть, — покачал головой, перехватывая ее руки. — А вот на тебя я хочу смотреть, ты идеальна, знала бы ты, как ты красива.
Не поверила, и снова за футболку дернула. Яростно, сердито. Разозлилась, хорошая моя, что сам не собираюсь раздеваться.
— Шрамы? Я почувствовала их, это ничего, Дэн, — сказала упрямо.
— Это ты так думаешь. А я себя в зеркале видел, тебе не стоит.
И знал, о чем говорил. Шрамы шрамам рознь, а я, когда в колонию попал, был малолеткой — дерзким и борзым, диким. И правил не знал, за что и поплатился. Не раз платился, лицо ведь не трогали. А вот исполосовать, мясо выдрать, и наживую зашить, а потом в карцер кинуть — такие метода практиковались часто. С такими, как я.
На спине, на груди и животе не просто глубокие борозды, там месиво. Зажившее как попало, и ни одним лазером, и одной операцией этого не исправить. Урод, настоящий Франкенштейн, а Сашу просто стошнит, если увидит.
Думал, она спорить будет, упрямица моя, но она снова вскинула голову, и отошла к дивану. Глаза шальные, блестят пьяно. Мы оба и правда как пьяные, плюем на завтра, когда есть сегодня.
— Я твоя. Теперь только твоя, пока не надоем, — сказала, и легла на диван. — Трахни меня, Денис. Все, что хочешь делай!
Нельзя женщинам говорить такие слова. От них крышу рвет, как от смеси герыча и кокса, и по венам не кровь, а огненная лава бежит. Яйца ломит, стоит колом так, что боюсь прикоснуться к ней, и кончить, как мальчишка.
Никого ведь не было до нее. Узнает — засмеет, я бы и сам угорел над лохом, который в двадцать три до сих пор целка. Черт, мудак-Илья ее лучше трахал, чем я смогу, и это пздц бесит.
Это — единственная причина, по которой я могу сейчас от Саши отказаться.
— Иди же ко мне, — она раздвинула ноги бесстыже, и накрыла обтянутую белыми трусиками промежность. Дразнит меня, дразнит себя. И я проиграл самому себе.
Денис одет, и это раздражает.
Накрыл меня своим телом, глаза бешеные. Грешные глаза, и сама я — грешница, ничем не лучше Ильи. А Денис дышит жадно, он мною дышит, и так откровенно наслаждается, что и я завожусь еще больше.
— Разденься, — попросила, но Дэн не услышал.
Поцеловал — больно, укусил почти, и ниже начал спускаться. Он как оголодавший зверь обнюхивает свою добычу перед тем, как наброситься, и сожрать. Влажный поцелуй в шею заставил вскрикнуть, до того это остро, и пульсацией отдает между ног.
Лифчик он с меня сдернул, как досадную помеху, и зарычал. Боже мой, меня никто так не хотел еще! Никто и никогда! И вот, горячий рот накрыл острую вершину груди, и я подалась навстречу этой ласке.
— Да, давай же, прошу… Дениииис…
Я хнычу, я изнываю. И не выдерживаю, ладонью проскальзываю между наших тел, и прикасаюсь к себе. Трусики не влажные, они мокрые. Впервые в жизни. Я просто сгораю.
А Денис терзает мою грудь, и ласки его не нежные. Грубо, на грани боли, но как же мне нравится эта искренность в каждом движении. Бьет языком по горошине соска, кусает, урчит, и бедрами подает. Вжимается в мою промежность членом, который вот-вот во мне окажется.
Как же я этого хочу!
И терзаю пальцами сама себя, почти плачу, но не могу кончить. Мне мало этого, сейчас — мало.
— Саша, дьявол, Саша, какая же ты… ты мне душу рвешь, — шептал безумно, и ниже спускался.
Облизывал меня, пальцами своими шершавыми тело изучал, и прикасался, прикасался, прикасался! И каждое его касание для меня значило больше, чем все, что до него было. Больше, чем все ночи с мужем, которых было немало.
— Дениииис, — всхлипнула, когда он заставил меня убрать руку с промежности.
Клитор пульсирует, мне больно от неудовлетворенности. Черт, я сейчас даже насильников понимаю, сама готова на что угодно, лишь бы кончить! Именно с ним кончить, от его члена, который представляю, и облизываюсь, как кошка.
Приподнимаю бедра, чтобы стянуть с себя трусики, и в этот момент Денис утыкается лицом в мою промежность.