Просветленные не берут кредитов - Олег Гор

Как раз в этот момент я до крови ободрал палец о веревку и сунул руку в полное ведро, чтобы облегчить боль. Вода оказалась невероятно холодной, особенно на фоне жаркого полдня, и у меня заломило кости аж до локтя.

— Жизнь же непременно ведет к старости и смерти, — взгляд брата Пона был насмешливым, но голос звучал серьезно.

Он замолчал, поскольку я направился в очередной рейс к баку.

— Раскрутим в другую сторону, — сказал монах, когда я опять оказался рядом с ним. — Влечение происходит от чувства различения приятного, нейтрального и неприятного… Данная работа кажется тебе неприятной, а мысль о том, чтобы полежать в тенечке, — соблазнительной.

И вновь он меня поймал, хотя я только мельком глянул в сторону ближайшего дерева!

— Оно же порождено соприкосновением с образами чувственного восприятия… Неужели ты хочешь, чтобы твое нежелание таскать воду еще крепче привязывало тебя к колесу Сансары? Как и прочие твои поступки вроде сидения в офисе, визита в банк или в налоговую инспекцию.

Я смог только помотать головой в ответ, но это простое движение сдвинуло что-то у меня внутри. Исчезли мысли о том, что и вправду неплохо было бы укрыться от солнца, что тяжелые ведра оттягивают руки, ободранный палец болит, а мне предстоит еще не меньше дюжины ходок, прежде чем бак наполнится.

Мне стало все равно, где я и чем занимаюсь, я осознавал лишь, что должен выполнить определенную задачу.

— Соприкосновение с образами никуда не делось, но нет больше различения приятного и неприятного, подорваны корни влечения, расшатаны основы схватывания, а значит, не будет рождения и смерти! — эту фразу брат Пон произнес почти с ликованием, но я отметил этот факт краем сознания, не стал фиксироваться на нем и, лишь в очередной раз опустошая ведра, вспомнил, что меня похвалили.

В жилище брата Лоонга непонятно как, но умещалось несколько десятков огромных старых книг.

Решив показать их мне, он вытащил пару томов на улицу и благоговейно уложил на отрез чистой ткани. Поднялась изготовленная из черной кожи застежка, зашелестели пожелтевшие страницы, покрытые незнакомыми буквами — не латиница и не кириллица, один из азиатских алфавитов.

— Сочинение древних, концентрация мудрости, благословенная Трипитака, — проговорил брат Пон благоговейно.

И в этот момент мир вокруг меня потек, лишился твердости, место объектов заняли потоки крохотных вспышек-пятнышек, многомерных и переменчивых, живущих меньше секунды. Я поплыл через него, не прикладывая усилий, но в отличие от предыдущих погружений в такое состояние, не теряя единства восприятия.

Да, граница между мной и окружающим миром оказалась размыта, я не смог бы сказать, где заканчиваются руки и ноги и начинаются окружающие меня предметы. Но осталась некая сердцевина, тоже менявшаяся, но сохранявшая некоторые общие характеристики, не такая мимолетная, как все прочее.

Возникло желание отстраниться от мельтешения вокруг, обратиться внутрь себя, к тому, что выглядело стабильным, как-то ухватиться за него.

— Это сознание-сокровищница, — сказал брат Пон, и все вокруг стало как обычно. — Теперь ты не только воспринимаешь дхармы, но и слышишь ее голос, что звучит вовсе не в ушах.

При слове «голос» я вспомнил, что некогда пережил в вате Тхам Пу.

Назойливый и неразборчивый шепот, заглушающий остальные звуки, накатывающий волнами, и сопровождающее его видение пылающих углей, от которого ты на какое-то время почти слепнешь.

И вспомнив, я невольно дернулся… неужели меня ждет нечто подобное?

— Нет, это не Голос Пустоты, — брат Пон, как обычно, правильно истолковал мою реакцию. — Хотя в определенном смысле слова это одно и то же, только проявленное на разных уровнях осознания. Тогда это было болезненно и неприятно, сейчас же ничего подобного не ожидается.

Я вздохнул с облегчением.

— Ладно, спасибо нашему хозяину, — сказал мой наставник и отвесил поклон брату Лоонгу. — Поучительно взглянуть на труды древних мудрецов, хранимые в столь диком месте… Но пора и честь знать. Сколько можно сидеть на месте? Пора нам в дорогу.

Я ощутил, что недовольство поднимает голову внутри: неужели опять тащиться по диким джунглям, карабкаться по камням, пробиваться через густые заросли, спать на голой земле?

Брат Пон встал, я сделал то же самое, но с небольшой задержкой, и наверняка неудовольствие отразилось на моем лице, поскольку он с иронической усмешкой добавил:

— Неужели ты собирался остаться здесь до Нового года? Погостили, и хватит…

Настроение у меня испортилось окончательно, когда стало ясно, что мы не возьмем с собой одеял, предложенных братом Лоонгом, а захватим лишь немного еды из того, что готов нам выделить старый отшельник.

Но почему?

Ведь ночами на такой высоте холодно, а подношений в джунглях не найдешь и продуктов не купишь!

Брат Лоонг обнял нас на прощание, меня еще похлопал по спине и сказал что-то ободряющее. Я улыбнулся в ответ, стараясь, чтобы улыбка эта не выглядела слишком жалкой, и мы потащились на север, вверх по склону, прочь от древних руин.