Катары - Роже Каратини

Завершился этот мрачный и кровавый фейерверк, не имеющий никакого отношения к вере, пожаром, охватившим Безье. Когда резня зашла уже достаточно далеко, рыцари, которые — это необходимо подчеркнуть — до тех пор не вмешались достаточно властно, чтобы ее остановить, решились наконец действовать, и тогда «знать воришек и бродяг изгнала вон» (лесса 21), говорит нам первый из авторов «Песни о крестовом походе», описавший страшное разорение Безье в таких словах:

Заметим здесь, что печально известный приказ, якобы отданный во время штурма Безье («Убивайте всех, а Господь своих признает!») и приписываемый цистерцианцу Арнауту Амори, не упоминается ни в «Песни о крестовом походе», ни кем-либо из свидетелей событий. В самом деле, впервые эту фразу мы встречаем у немецкого доминиканца Цезаря Гейстербаха (родился в Кельне около 1180 г., умер в том же городе в 1240 г.), автора множества богословских сочинений, за всю свою жизнь ни разу не побывавшего во Франции; повествуя в своих «Диалогах о чудесах» («Dialogi di miraculis», книга V, глава 21) о трагедии Безье, он рассказывает, будто брат Арнаут тогда сказал: «Caedite eos, novit enim Dominus qui sunt ejus», что можно было бы перевести так: «Убивай их, ибо Господь своих знает». Гильом де Пюилоран пишет проще (и, должно быть, это более достоверно), что крестоносцы сообщили жителям города через посредство епископа Безье, что они явились с целью истребить одних только еретиков. Брат Цезарь, который, похоже, вел летопись своего ордена изо дня в день, истолковал на свой лад «инструкции», данные крестоносцам братом Арнаутом Амори, а та антиклерикальная обстановка, которая сложилась во Франции во время отрадного учреждения государственных школ в конце XIX века, способствовала распространению этого замечания. Речь шла не об «учении», а всего лишь об ответе, в котором, впрочем, участники резни (в данном случае — наемники и прочая присоединившаяся к ним чернь) нисколько не нуждались для того, чтобы пустить в ход свои преступные таланты.

Взятие Безье армией крестоносцев, массовые убийства находившихся там еретиков и уничтожение города пожаром, который устроили в нем бродяги, стали первыми и весьма прискорбными событиями предпринятого Церковью в начале лета 1209 года крестового похода против катаров юго-запада Франции, который некоторые епископы в своих письмах начали тогда именовать «альбигойским».

* * *

После этой кровавой и не слишком благородной «победы» крестоносцев монах-доминиканец Арнаут Амори решил отправиться вместе с ними в другие владения виконта Безье, то есть в каркассонское виконтство, поскольку, как пишет Пьер де Во-де-Серне, его жители были «худшими еретиками и величайшими грешниками перед Богом» (АИ, 92). Мы помним, что, когда папа Иннокентий III, «нахмурив брови», принял в январе 1208 года решение начать крестовый поход, он поручил настоятелю Сито «идти в Каркассон», который еще не был тогда большим городом, но его стены считались неприступными и он вполне мог сделаться оплотом катарской ереси. В самом деле, город был окружен мощными стенами с тридцатью одной башней, возвышавшимися над долиной Оды[61], с севера и с юга к нему примыкали два предместья — Бург и Кастеллар, в свою очередь огражденные стеной из больших камней, вокруг которой шел широкий и глубокий ров, защищавший подступы к городу. Так вот, в те времена Каркассон был маленьким городком, площадь которого (с обоими предместьями) не превышала пятнадцати тысяч квадратных метров; численность его населения, среди которого было немало еретиков, была намного меньше, чем в Безье. Тем не менее для брата Амори взятие Каркассона не было простой операцией по наведению религиозного порядка — это было предупредительным стратегическим мероприятием церковной политики. В самом деле, ему следовало как можно быстрее и любой ценой овладеть этим городом, пока Тренкавель, сын и наследник виконта Безье, не превратил его в неприступную крепость ереси, которую папа приказал победить и истребить в Лангедоке; вот потому, пишет Пьер де Во-де-Серне, «наши, после взятия и разрушения Безье, решили идти прямо на Каркассон» (АИ, 92).

И вот войско из «пятисот тысяч крестоносцев» (такое число называет наш автор, но оно явно завышено) вышло первого августа 1209 года в обширную долину, над которой высились знаменитые каркассонские стены. Рыцари спешились, оруженосцы повели коней поить, пехота рассыпалась во все стороны, принялась устраиваться на новом месте. В течение двух или трех дней полководцы расхаживали взад и вперед, осматривая местность, примечая дороги, источники питьевой воды и огороды на случай осады, которая рисковала затянуться, а слуги тем временем ставили шатры, точили мечи, рогатины и тесаки хозяев, конюхи ухаживали за верховыми лошадьми, а плотники изучали окрестные леса. Наконец, лекари устроили в шатре лазарет, а монахи принялись распевать гимны. С высоты городских укреплений Раймонд-Роже, виконт Безье и Каркассона, которого называли также Тренкавелем, наблюдал за этой непрестанно растущей армией. Вокруг него собрались его лучшие воины, и вечером второго августа 1209 года состоялся короткий совет, о котором рассказывает нам «Песнь о крестовом походе» (лессы 23—25; мы переводим и кратко пересказываем их современным языком).

«Я считаю, — начал Тренкавель, — надо, чтобы четыреста из нас, скача по-арабски [то есть без доспехов и распластавшись по спине коня, чтобы избежать вражеских стрел и дротиков], напали на них до наступления темноты; у этих рыцарей тяжелое вооружение, мы сможем захватить их врасплох, победить и, вернувшись без потерь, снова укрыться за нашими стенами».