Запад и западное христианство на рубеже тысячелетий - Александр Коновалов

Как упрощенно и прагматично мыслящим готам, бургундам и лангобардам было недоступно совмещение представлений о Единобожии и о Троичности Бога, что вылилось в принятие ими арианской ереси, называвшей собственно Богом только Бога-Отца, так и западным христианам Средневековья, а равно их наследникам – современным католикам, – мыслящим, безусловно, и утонченно, и логично, но по-прежнему не менее прагматично, помышление о мистических тайнах внутреннего бытия Св. Троицы представляется неудобоносимым бременем.

Однако искаженное или, как минимум, усеченное восприятие христианской триадологии, фактическое устранение из религиозного сознания учения об ипостасном бытии Святого Духа, самоограничение богообщения учением о тварности благодати, гипертрофированность авторитета Церкви, то и дело оборачивающаяся ненавистью и агрессией по отношению к ней, невзирая на ее самые благородные и жертвенные усилия, а в общем итоге – существенное обеднение религиозной жизни и религиозного чувства, – выглядят слишком дорогой ценой за подобное упрощение богословия.

Справедливости ради следует заметить, что католическое мировоззрение не исключает созерцательную направленность мышления, устремленность индивида к углублению собственного покаянного потенциала и к самосовершенствованию (как известно, одно из наиболее знаменитых аскетических творений Православия – «Невидимая брань» Никодима Святогорца – это адаптированное с учетом догматических различий в вероучениях переложение труда латинского монаха Лоренцо Скуполи).167

Изложение католической сотериологии некатолическими авторами выглядит иногда несколько упрощенно; ее стержневая идея об ущербности человеческой природы и всемогуществе действия Божественной благодати, требующего, тем не менее, волевого усилия индивида для восприятия последней и ее даров, не так уж далека от православного понимания. Основное и решительное отличие состоит в завышенной оценке католическим богословием собственных возможностей человека (который, на католический взгляд, недостаточно хорош, чтобы самостоятельно устремиться к Богу, но и не настолько плох, чтобы Бог не направился к нему), вследствие чего концентрация нравственных и физических возможностей человека происходит на «среднем» уровне.

Преуспевание в практических делах христианина служит для него способом самоутверждения, подтверждением его пригодности для действия Божественного Промысла. Само по себе это, возможно, не является плохим, однако ущербность подхода состоит в том, что данный способ Богоискания оказывается для подавляющего большинства католиков не просто основным, но фактически единственным, исключающим труднодоступный поиск мистического единения с Богом через стяжание Св. Духа в Его энергийных проявлениях.

Несмотря на то, что трактовка добрых дел католиков в качестве предпосылки действия Божественной благодати также является упрощенным пониманием католического вероучения (особенно ортодоксально и, как мы видели, с еще худшими последствиями истолкованным Реформацией), приходится признавать, что, будучи тиражированным на уровне массового обыденного сознания, нередко в сопровождении профанации богословия и нарастания обрядоверия, католическое сотериологическое учение действительно приобрело вид «практического христианства» с приоритетом внешних проявлений благочестия.

С учетом специфики западного менталитета тонкости христианской сотериологии и эсхатологии испытывают значительное влияние формально-логического образа восприятия и интерпретации действительности; ориентированности на сугубо практическую деятельность. Отсюда происходят наиболее одиозные особенности политики католицизма, инициированные Святым Престолом и в целом поддержанные его паствой: системное и упорное насаждение во взаимоотношениях с гражданскими властями концепции «двух мечей»; активное и часто агрессивное миссионерство, в том числе прозелитизм на исторически православных канонических территориях, средневековая политика инквизиции и Крестовых походов,168 сопровождавшаяся массовым и беспощадным уничтожением людей, – все то, за что отошедший к Богу понтифик Иоанн Павел II посчитал необходимым принести покаяние от лица возглавляемой им Римо-католической Церкви.

Что же касается протестантского вероучения, то оно, по сути, полностью освобождает индивида от какого-либо созерцательного самоанализа, доводя до крайней абсолютизации идею безусловной греховности человека и столь же безусловного действия Божественной благодати для его спасения. Индивид освобождается от каких-либо терзаний и сомнений, зная, что если его душе суждено спастись, то спасение произойдет исключительно по Божьей воле, при достаточности одного лишь добровольного включения себя верующим в соответствующую «систему координат».

Высвобождающаяся духовная энергия может быть целиком и полностью направлена на сугубо практическое материальное созидание, обустройство условий земного существования верующего. Важно то, что в Протестантизме залогом спасения в контексте концепции sola fide провозглашается не всякая вера; легкомысленное и бездеятельное исповедание Бога неспособно привести ко спасению; искренность и истинность своих убеждений верующий должен на протяжении всей своей жизни доказывать самому себе и окружающим общепринятыми и понятными общине способами – внешним благочестием и полезностью для общества.

Таким образом, в Протестантизме, по сути, не происходит отказа от католического принципа умилостивления Бога добрыми делами во имя индивидуального спасения, а имеет место своеобразная «реструктуризация задолженности»: человек сразу объявляется спасенным, однако должен потрудиться во имя Христа в будущем, чтобы оправдать это. Адекватность веры христианина приобретает индивидуально-оценочный характер, более того, критерии этой оценки оказываются погруженными в ортопраксию, что предрасполагает к сосредоточению активности индивида исключительно на эмпирическом уровне.

Земное преуспевание, почитаемое признаком избранности преуспевающего Самим Богом, выступает в качестве перманентного и универсального стимула напряжения усилий каждым адекватным с точки зрения общественного мнения членом социума. Отсутствие на определенном этапе признаков традиционно и типовым образом понимаемого преуспевания всегда может быть воспринято не как свидетельство «неизбранности», а – опять-таки в почитаемом адекватном образе рассуждения, – как знак недостаточности усилий, предпринятых конкретным индивидом для того, чтобы убедиться в своей угодности Богу, и как стимул для нового рывка. Эта идея типовым образом понимаемого социального успеха выступает в качестве морковки, подвешенной перед двигающимся вперед вьючным животным, и являет собой достаточно примитивный, однако мощнейшим образом действующий привод глобальных социальных процессов индустриального и постиндустриального западного общества.

Особый вклад в прагматизацию западного менталитета внесла швейцарская Реформация, которая развила католический и лютеранский прагматизм, избавив его от остатков сентиментальности и экзальтации. По мнению М. Вебера, учение о предопределении служит догматической основой пуританской нравственности. Превращение Бога в представлении кальвинистов в неумолимое трансцендентное существо немедленно удаляло из религиозности всякую чувственную сторону и минимизировало всякую склонность к сакральности, обрядовости религии.