Багдад. Война, мир и Back in USSR - Борис Щербаков

На дорогах, на площадях в городах строились огромные и не очень поверхности, щиты, бетонные панно, где красочный Саддам выкладывался майоликой, писался маслом, в различных позах и при различном антураже. Канонических образов было много, как у Ленина нашего — и с ружьем, и с мудрой улыбкой, и с вскинутой в приветствии рукой, и с детьми, и с голубями какими-то…Чувствовалось, что иракские художники были в постоянном глубоком творческом поиске, дабы полнее отобразить любовь иракского народа к «Ар-раис-аль-каиду».

При приватных разговорах, конечно, многие иракцы посмеивались над показушной, картинной этой «любовью», зная страсть Саддама к театральным проявлениям лояльности, будь то миллионы портретов или срежиссированные многотысячные демонстрации «в поддержку» каких-нибудь военных или мирных инициатив Президента.

Такие проявления народной любви сейчас практикуются, наверное, только в Северной Корее и, может быть, в Ливии. Недавняя смерть Отца Туркмен вывела и эту страну из соревнования за наиболее обожающее своего руководителя государство мира, а ведь успехи у Туркменистана на этом пути были колоссальные, взять хотя бы написанную Туркмен-баши «Рухнаму», включенную во все учебные программы, переименование месяцев года или гигантскую, золоченую статую Президента, поворачивающуюся по ходу движения солнца по небосклону!!! Саддам в свое время явно претендовал на пальму первенства, даже Коран своей кровью переписывал, романы издавал исторические, ибо народ требовал света его разума. Шучу, конечно. Народ безмолвствовал.

Но вот что интересно: как бы комично не смотрелись подобные проявления культа, нет у нас морального права обвинять другие народы, других лидеров. Сами прошли длинный путь, 70 лет с лишним, на котором были закидоны и похлеще. И «Малую Землю» читали взахлеб с телеэкранов, и демонстрации трудящихся гоняли по площадям, памятников вот только прижизненных было мало, но это упущение с лихвой перекрывалось тиражами речей Генерального Секретаря, плакатов с его же изображением и, кстати, с теми же рабочими, колхозницами, сталеварами и космонавтами вокруг…

Тут надо еще учесть разницу культур: то, что абсолютно приемлемо, принято, даже если не без принуждения, для одних стран и народов, то выглядит ужасным, нелепым, по-феодальному диким для других. Смотрят какие-нибудь норвежцы на всенародную демонстрацию любви к вождю у южного народа и диву даются, головой крутят. А южный народ никак не поймет, почему же норвежский король, к примеру, живет в плохоньком дворце и по улицам может запросто ходить, как обычный человек. Или взять самый демократичный, свободный народ мира, наших заокеанских братьев. Да, американцы не ставят прижизненные статуи Президентам, осанну им не поют, в газетах героических портретов сейчас уже не печатают, но, к примеру, авианосец недавно именем Дж. Буша-старшего, дай ему бог здоровья, назвали! А во время речи Президента в Конгрессе где-нибудь, бывает, раз по сто встанут конгрессмены-то, ладоши отобьют. Так что, нечего, нечего обвинять другие народы в несуразности обычаев, даже если эти обычаи насаждаются сверху диктатором — все тут не безгрешны, да просто все разные, и точка.

Способность народов жить в мире друг с другом и происходит от элементарного понимания разницы культур, и отказа от искусственного насаждения своей культуры в чужой огород. Но на протяжении 50 веков мировой истории таких случаев зарегистрировано совсем немного, что печально. Тяга любого лидера, диктатора или демократа до костей к миссионерству, к стремлению облагодетельствовать не только свой, но и сопредельные народы всегда приводила в долгой перспективе к тяжким последствиям. Но уроки истории, увы, ничему нас не учат. (см. выступление Б. Обамы на Каирском саммите, приведенное выше по тексту.)

Еще вернувшись из первой своей, военной, командировки в Москву в 1980 г., я отчетливо запомнил, что по отвратительности своей, по дискомфорту, напряжению, ничто не сравнится с первыми днями работы на новом месте: все не так, люди какие-то странные, со своими шутками — прибаутками, привыкать и привыкать, подколки постоянные старших по званию и возрасту, склоки и взаимные претензии, о которых пока не знаешь, но участником которых тебе тут же предлагается стать, и много всякой такой от несуразной всячины, что называется «взрослая жизнь», и, увы, другой не бывает.

В моей первой рабочей комнате, в Отделе конъюнктуры и цен в В/О «Разноэкспорт» в 1980 году сидели человек 10, сплошь женщины средних лет, кроме моего друга по институту Сережи Новикова, который, собственно, меня и рекомендовал в означенное Объединение. Справедливости ради следует отметить, что три года назад туда же в «Разноэкспорт» рекомендовал ему пойти… я, так что мы оказались на том этапе квиты.

Атмосфера была, как вы понимаете, в сугубо женском коллективе… ну, что ли, вполне себе женская. То есть, много эмоций, нервности, напряженности в воздухе. Адаптировался почти полгода, но ощущение взвешенности, неуверенности осталось, до сих пор во снах периодически является эта затхлая атмосфера «Разноэкспорта».

Через шесть лет я снова захожу в кабинет, в котором мне предстоит трудиться следующие три года. Почти «свой» кабинет, на втором этаже Торгпредства, старого каменного трехэтажного особнячка, арендуемого у какого-то багдадского предпринимателя. Внутри прохладно, достаточно темно, почему почти всегда горит холодный неоновый свет, каменный пол, пыльные окна, за которыми качаются желтеющие, мохнатые финиковые пальмы, отяжеленные гроздьями нового урожая. В кабинете три стола, три стула, и три шкафа — совсем, как в сказке про трех медведей, но в дополнение к этому обязательному набору еще и обтянутый грязным желтым плюшем диван с деревянными поручнями, с претензией на узорную резьбу на спинке — место коллективного отдыха, наверное… Вся мебель (кроме древнего «резного» дивана) — железная, что необычно. Серые, крашенные стальные конструкции, гремящие при выдвижении ящиков стола, или «работе» со шкафом. Не очень уютно, но зато очень легко протирать пыль, которой ежедневно покрываются все поверхности, особенно с апреля по октябрь, в период летних песчаных бурь. Самое неудобное — это железные стулья. Недружелюбная, холодная стальная поверхность, по которой легко скользить, но жестко сидеть. Впоследствии, все «старослужащие», через полгода-год меняли железные стулья обитые дерматином деревянные, с более мягкой подкладкой, но сразу об этом можно было не мечтать!

Кабинет делят на четверых(один стол делят двое, он им нужен только иногда, у них есть еще рабочие помещения в своих виллах!) представители Внешнеторговых Объединений и других образований, вроде ВАО (Всероссийское акционерное общество). Помимо меня, официально представляющего В/О «Разноэкспорт», еще Коля Богинич — Представитель «Союзвнештранса», Валера Майоров-«Ингосстрах», и нечасто появляющийся вообще в Торгпредстве, Олег Александрович Виноградов, представитель «Совэкспортфильма».

Вполне богемная компания, из которой лишь ваш покорный слуга должен был соблюдать ритуал ежедневного присутствия, находившись собственно в штате Торгпредства, а все остальные пользовались статусом прикрепленных, т. е. почти что вольных стрелков. Да и жили они все на своих виллах, что сразу повышало их социальный статус. При этом обязанности проводить какую-нибудь дурацкую политинформацию, или участвовать в партсобрании — политкружке-семинаре этот статус не отменял, и вольные стрелки должны были «соответствовать высокому званию… и моральному облику» точно так же, как мы, штатные сотрудники. Их это жутко раздражало, даже больше, чем нас, по-моему, обособленное, почти свободное проживание, относительно большая свобода в материальных ресурсах (у каждого существовал свою бюджет на «представительские расходы»), создавали иллюзию автономии, но, как говорили советские вожди «нельзя жить в обществе и быть свободным от него», в общем, Большой Брат он все видит.