Интимная история человечества - Теодор Зельдин

в реальной жизни». Зарубежных примеров для подражания, подобных Китаю и России, уже нет. Мандарин бывала в Англии, но она показалась ей «слишком респектабельной»; в США «еще хуже».

У нее лично есть некоторые идеалы: равенство превыше всего, демократия тоже, следует сопротивляться угнетению со стороны государства, но сохранить его роль в культуре и телевидении. Она за демилитаризацию, но без отмены армии. Она хочет помочь бедным, выступает за инновации, но одновременно боится перемен и сомневается, хотят ли их другие. Она не пытается убедить или переубедить кого-то. В ее школе создаются комитеты для скромного обсуждения того, какие изменения внести в бюджет школы и какие права должна иметь каждая группа внутри нее; единственная цель – превратить школу из фабрики по подготовке к экзаменам в «место для жизни». Школа стала для детей вторым домом; они принимают ее, как принимают свой собственный дом; все, чего они хотят, это попытаться сделать ее максимально полезной.

Однако, когда Мандарин начинает делиться самыми сокровенными мыслями, выясняется, что она стала настолько отличаться от своих родителей-утопистов не только из-за общего разочарования. Она очень дружна со своим отцом, который в 1968 году был маоистом и готовит дома на всю семью. Когда она делала плакаты для своих демонстраций, он сказал ей: «Не так надо делать плакаты». В юности он рисовал настоящие шедевры, и они много смеялись, переделывая плакаты Мандарин. Но главное отличие состоит в том, что Мандарин не уверена в себе. «Я не творческий человек. Я не чувствую себя способной. Возможно, мне не хватает честолюбия». А почему? «Потому что риск при скромных запросах минимален». Она планирует работать в сфере коммуникаций, организовывать культурные мероприятия для муниципалитета или помогать в театре, но сама не будет ставить спектакли: «Это слишком большой стресс. Я тревожный человек. Особенный стресс я испытываю во время экзаменов, потому что каждый из них ощущается так, будто на суд зрителя представлено все мое существование». Ее беспокоит не конкуренция среди молодежи за лучшие рабочие места, а война внутри себя за то, чтобы доказать себе свою компетентность: «Возможно, я никогда не избавлюсь от стресса».

Не очень помогает тот факт, что девочки успешно учатся в школе, что девочек чаще, чем мальчиков, избирают представителями класса. Во время демонстраций она с восхищением наблюдала, как легко девочки брали на себя инициативу, даже когда мальчиков было большинство: «Мы пользовались своим обаянием». Мандарин начала демонстрации в Лионе вместе с другой девушкой: «Мы никогда не считали себя девочками». Женский вопрос никогда не возникает, никогда не обсуждается. Это все позади. Неравенство между полами – это проблема, но они займутся ею только тогда, когда начнут работать. Тогда они с этим разберутся. Между тем у них есть проблемы, отличные от тех, что мучили их родителей, одержимых острыми ощущениями от наркотиков.

Мандарин много говорит со своими друзьями о любви. Она встречалась с парнями с двенадцати лет, но любви так и не нашла, только дружбу. «Мы обсуждаем, возможна ли дружба между мужчиной и женщиной. Мы пришли к выводу, что возможна, но это сложно, потому что физиологические желания усложняют отношения». Свободный секс больше не является чудодейственным решением. Секс уже даже не способ дружить, а проблема внутри дружбы. Они шокированы тем, как грубо мальчики говорят об этом, «но мы думаем, что они пытаются скрыть, насколько поддаются влиянию девочек, притвориться сильными, замаскировать свои эмоции». Не сумев прийти к единому выводу о том, как себя вести, девушки разделились на два лагеря. Одни часто меняют партнеров, чтобы не привязаться слишком сильно к кому-то одному. Но становится все более модным находить партнера еще в очень юном возрасте и хранить ему верность на протяжении всех школьных лет. Цель – безопасность. «Мы чувствуем себя сильнее, когда нас двое». Дети разведенных родителей либо пытаются создать стабильные отношения, либо отвергают саму идею пары.

Мандарин и ее друзья высоко ценят любовь, но не могут ее найти. «Мы видим ее в американских фильмах, но не видим дома. Мы переживаем ее только через визуальные образы». Дискуссии о СПИДе лишили секс ореола таинственности. Но Мандарин изо всех сил пытается сохранить романтическое представление о любви: это означает, что она сама для себя решает, что такое любовь. «Мы не хотим, чтобы любовь стала обыденной, банальной. Это должно быть что-то личное. Я не хочу раскрывать подробности своей личной жизни. Если нас заставят говорить о нашей частной жизни, это станет обязаловкой, и станет неинтересно».

Из этого видно, что любовь – одно из последних прибежищ, где человек может почувствовать, что способен достичь какой-то благородной цели и получить одобрение другого человека: одна из немногих форм успеха, способная выстоять против неуверенности в себе.

Любовь уже не та, что была прежде. Сегодня увеличилось число женщин двух типов, которые раньше были малочисленны: образованные и разведенные. Каждый раз, когда появляются люди нового типа, они придают страстям новое направление. Может показаться, что они продолжают верить в то, что любовь загадочна, и говорят о возможности влюбляться бесконтрольно, как будто любовь никогда не меняется. Однако в прошлом они часто разбирали, из каких элементов состоит любовь, и комбинировали их по своему усмотрению, искажая, добавляя, подавляя. Люди совсем не так беспомощны перед лицом страсти, как это представляется в легенде. Им удавалось вкладывать в нее новые смыслы снова и снова, так же неожиданно, как они превращали зерно в хлеб, пельмени и пирожные из слоеного теста.

Всем известно, что страстной любви придали новую форму немецкие поэты-романтики, а до них – рыцари и трубадуры Франции, которые трансформировали отголоски эмоций, отточенные арабскими завоевателями Испании. Но эти изменения указывают не одно направление. История любви – это не стремительное движение к большей свободе, а приливы и отливы, водовороты и длительные периоды затишья. У современных жителей Запада, пользующихся противозачаточными средствами, есть множество альтернатив. Удивительно, что теперь, когда любовь ценится выше, чем когда-либо, школы не преподают ее историю, ее битвы, взлеты и падения, ее методы в дипломатии, риторику, а также лицемерие ее экономики. Возможно, половое воспитание окажется первым этапом гораздо более длинной учебной программы.

Процесс перехода страстной любви в разные формы особенно наглядно представлен в сказках «Тысячи и одной ночи», окутанных лунным светом, ведь средневековые арабы когда-то были самыми искушенными любовниками в мире.

В Аравийской пустыне кочевники-бедуины, ведущие самый простой образ жизни, не нуждались в страстной любви. В VI веке в своих песнях они представляли ее как колдовство, проделки джиннов, эффект подобной любви считался сродни вину, вызовом обычаям; и они издевались над мужем, который слишком сильно любил свою жену. Такая позиция в тот или иной период преобладала в большинстве стран. Это нормально, потому что она основана на страхе, а страх – это нормально. Однако у бедуинов допускалась легкая фамильярность между полами, шутливые отношения были частью этикета, мужчины и женщины могли говорить друг другу практически все что угодно. Именно благодаря этой игривости возникла необычная идея, что два человека могут любить друг друга до такой степени, что отказываются от всех остальных. Иногда шутки между местной девушкой и заезжим иноземцем (традиция гостеприимства позволяла чужакам вольности, в которых бедуины отказывали самим себе) бросали вызов племенной лояльности. Юмор, служивший предохранительным клапаном обычаев, выходил из-под контроля, и возбуждение от нарушения правил, от риска, авантюрного привкуса неизведанного, от мысли, что ты идешь против мнения всего мира, предпочтения таинственного знакомому лицу стало заговором страсти. «Что между нами принесло любовь в долине Багид?» – спрашивается в одной бедуинской песне, и тут же дается ответ, что это были шутливые оскорбления, которыми обменивалась пара, реплики, постепенно разрушившие, казалось бы, непреложные истины. Иностранец мог выставить обычаи нелепыми. Влечение становилось взрывоопасным, когда его разжигало веселье. Ибн Хазм, самый известный арабский авторитет в области любви, сказал: «В любви первая часть – это шутки, а последняя – абсолютная серьезность».

Именно в Мекке и Медине в I веке мусульманской эры (начиная с 622 года