Очень женская проза - Виктория Беляева

Мы с ней несколько бутиков объездили, платьев перемерили – кучу. А все на ней смотрится, как на корове седло. У нее повадки мужиковатые, держать себя не умеет – ей бы робу носить, а не вечернее плате. В конце концов надоело ей это, взяла первое попавшееся с вешалки – что-то такое блестящее, переливающееся – и, не меряя даже, говорит – заверните!

И вот после выходных, после магазинов этих и стилистов, приходит Калугина на работу – мама дорогая! Прическа вся «перьями», в сорок цветов крашенная, губы, как у вампирши, алые, брови выщипаны. Костюм новый, сапожки. С одной стороны – очень даже симпатичная баба нарисовалась, довольно молодая. Вот что с женщиной может стать, если у нее деньги есть и стимул появляется выглядеть по-человечески. С другой стороны – я ж знаю, что это Калугина, и от этого как-то дико делается.

Понятно, что просто так лягушки в царевен не превращаются. Для этого как минимум Иван Царевич нужен. Между тем через приемную – ни одного звонка с незнакомым мужским голосом. Кого она себе завела – непонятно.

Ну, пришлось подслушать, когда она по прямому телефону разговаривала. И кто, вы думаете, ей звонил? Новосельцев!

Не знаю, когда и где он ее обработал, но называет «дорогая» и «Люся». Калугину – «Люся»! А она прям млеет вся, сюсюкает с ним и мурлычет: Тольчик-колокольчик, зайчик мой… Тут мне, честно говоря, даже обидно стало за нее – не знает ведь, дура старая, что это Самохвалов ее «колокольчика» надоумил за ней приударить.

А в фирме что делается! Все на ушах стоят: Калугина влюбилась! Да такого с сотворения мира не было. И понятное дело, все этим стараются попользоваться: проекты всякие, которые она по пять раз уже обратно заворачивала, подсовывают на подпись, премию клянчат, деньги на новую технику выбивают. Пока бедная баба млеет от любви, она добрая, глупая, вот все и спешат подсуетиться. Ну, большинству она отказала, конечно, – это все-таки Калугина, руководитель со стажем, ее врасплох не застанешь, – но кое-что все же подписала.

Скоро Новосельцев и скрываться перестал – по нескольку раз на день к ней в кабинет бегал. Закроются там и сидят. Народ в приемной тусуется, спрашивает, скоро ли Людмила Прокофьевна освободится – а я вру, что у нее производственное совещание по внедрению современных технологий автоматизированного учета и контроля.

Он выходит – рожа такая самодовольная. Я как подумаю, чем они там занимаются, и смешно, и не по себе как-то. Ну совсем они друг другу не подходили – этот малахольный Новосельцев и Калугина.

Однако же счастливы люди.

И вот когда роман у них в самом разгаре был, случился у нас день рождения фирмы. Мы его каждый год отмечаем, и Калугина всегда присутствует – поэтому праздника не получается. При ней даже пить боятся. Не пробовали праздновать, сидя у крокодила в пасти? Попробуйте, может, понравится.

А в этот раз дело идет как по маслу. Шахиня наша добрая, веселая стала – чего с такой праздник не отметить? Все готовятся, значит, предвкушают…

Праздновать должны были, как всегда, в офисе. Контора у нас солидная – целый особнячок занимаем. Специальный зал для переговоров имеется, человек на семьдесят. И вот с утра вся работа – побоку, мужики за спиртным бегают, женщины стол накрывают, все нарядные такие, настроение приподнятое. Новосельцев ходит – кум королю.

Калугина полдня в парикмахерской пропадала. Вернулась – я обомлела: ну просто королева! Эх, что с женщинами делают любовь и деньги…

«У меня, – говорит, – Вера, сегодня особенный день». Я вежливо так интересуюсь, чем он такой особенный. «Я, – говорит, – Вера, сегодня должна одному человеку на его предложение ответить». Я уже поняла, о чем она, но сама спрашиваю с невинным видом – что, мол, предложение о совместном бизнесе? Она засмеялась и говорит: «Почти. Совместное хозяйство и семья – это почти бизнес». Ну и как вам такой образ мыслей у женщины?!. Ну, я ее поздравлять давай, она улыбается. Ушла в свой кабинет переодеться – она с утра с собой платье нарядное привезла, то самое, что купила, не меряя.

Я побежала в зал переговоров – посмотреть, как там работа движется. А там никого и нет, только два человека – Самохвалов и Новосельцев. Я их из дверей увидела, а они меня – нет. Собралась уже в зал зайти, но тут слышу, как Самохвалов Новосельцеву говорит: «Да, Толя, ты у нас прямо Казанова какой-то. Лихо ты ее окрутил!»

Я тут же шмыг за дверь! Стою, слушаю.

Новосельцев хихикает так в ответ. Самохвалов давай спрашивать, мол, как тебе Калугина – ну, как женщина? Новосельцев замялся: да, говорит, если честно, так себе. Темперамент, говорит, не тот, да и командовать сильно любит – привыкла, мол.

Самохвалов ржет: «Это ж сколько тебе, бедному, терпеть приходится ради счастья всего коллектива». Новосельцев помолчал, а потом говорит ему так серьезно: а с чего ты, мол, Юра, взял, что я для коллектива стараюсь?

Самохвалов ржать перестал. А Новосельцев продолжает: задолбала меня, Юра, такая жизнь. Мне уже, мол, сорок скоро, а я как был простым специалистом, так им и остался – даже в «ведущие» не выбился. Но я, говорит, теперь от жизни все возьму. Вот посмотришь – женюсь на Калугиной, и половину бизнеса она на меня перепишет.

Самохвалов молчит. У меня прям желание было выйти из-за двери да дать Новосельцеву по лбу как следует. Нельзя сказать, чтоб я сильно Калугину любила, но от такой наглости аж дух захватило. И жалко мне ее стало до слез – как она наряжается для него, в рот ему заглядывает, думает – вот оно, счастье, привалило наконец! А он обобрать ее собирается.

Новосельцев в раж вошел: я, мол, первый раз по любви женился, а она от меня к какому-то хлыщу ушла. Так что ну ее, любовь, куда подальше. Любовью сыт не будешь. А я все сделаю, вот посмотришь – но половина магазинов мои будут! А потом, говорит, – гуляй, Люся! Спасибо за помощь, свободна.

Тут уж я совсем было собралась в зал войти да сказать что-нибудь этому гаду, но вдруг слышу, сзади звук какой-то. Оборачиваюсь – Калугина стоит.

Прическа шикарная, макияж. Платье такое, что дух захватывает, – чистая королева. Стоит, губы закусила, подбородок дрожит, и пальцами платье дерет – чтоб не зареветь в голос. Видно, все слышала. И как это я не заметила, когда она подошла?

Я только рот открыла, чтоб сказать что-нибудь, а она тихо так пальчик к губам приложила – молчи, мол, – и ушла.

Народ уже в зале собрался, все Калугину ждут, без нее не начинают. А она заперлась в своем кабинете и не выходит. Я – в ужасе. Хорошенький праздник получается! Полчаса проходит, час – она не выходит. Потом по селектору со мной связывается: идите, мол, Вера, скажите, чтоб начинали, я скоро подойду.

Я иду в зал, там народ томится, ходит кругами возле закуски и выпивки. Калугина, говорю, начинать велела, сама скоро будет. Все тут же обрадовались, за стол побежали, давай бутылки открывать. А я сижу ни жива, ни мертва, и соображаю, что дальше будет.

По голосу слышно было – плачет. Все, думаю, сейчас зайдет, вся зареванная, в зал да ка-а-к даст Новосельцеву пошечину! Или сообщит ему, что он уволен. Или еще что-нибудь выкинет. Если б я такое услышала – прямо не знаю, что с ним сделала бы.