Очень женская проза - Виктория Беляева

– Откуда ты знаешь этого ангела? – спросила я. Она ехала ко мне в поезде. У нее – личная трагедия, она ненавидит каждого второго, жизнь отвратительна. И тут к ней в купе подсаживается один тип и рассказывает ей про ангела. У него очень коротко стриженные, очень темные волосы, он бледен, как Байрон, у него такие странные глаза, и зовут его Владимиром. Они говорили долго, она бесстыдно плакалась в его жилетку, а потом он сошел на какой-то станции.

Я смеюсь. Я наливаю забытое в бутылке вино и чокаюсь с обалдевшей подругой звонкими бокалами. Володя жив. Не могло ничего быть по-другому. Вот так он будет всегда встречаться с совершенно случайными людьми, выслушивать их жалобы, вытирать им слезы и рассказывать сказку. И не нужно его потом искать, его никто не найдет. Он выходит из одного поезда, чтобы сесть в другой, и это будет всегда. А иначе кто расскажет людям про ангела и самую важную тайну?

Я уже спала, но тут появился мой бывший, и с ним еще пятеро. Зачем дверь открыла? Сейчас ввалятся на правах старых друзей и спать уже не дадут. Это у них такая линия поведения выработалась после нашей ссоры, это они нас так мирят, альтруисты несчастные, только получается у них как-то не очень. Ну их, общественников, к лешему.

Одной рукой придерживаю халат, который распахивается постоянно – прямо напасть какая-то, – другой дверь держу. И заявляю, что принять не могу, занята, не ваше дело чем.

А бывший мой – верзила такой – через мою голову в прихожку заглядывает и шепчет дружку на ухо – что это там Темины ботинки делают? Думает, мне не слышно. А мне слышно, я близко стою. Улыбаются все шестеро – очень многозначительно.

С ботинок и началось. Темин их в починку нес – не донес, у меня бросил. А этим зубоскалам разве докажешь что? Слухи пошли. Девушке своей замечательной Темин сам пускай все объясняет. Объяснил. Поверила. Но построже с ним стала – на всякий случай.

А народ у нас языкастый, зубастый, палец в рот не клади. Подшучивают, подкалывают – гляди, мол, уведет у тебя парня тихоня-недотрога, зря он, что ли, по целым дням у нее торчит? И бывший мой вовсю старается, змей.

А я никого не увожу, и Темин просто мой друг, такое бывает. Это здорово, когда есть друг – вот как Тема, без комплексов. С ним про все говорить можно – хоть про Верди, хоть про гигиенические тампоны. Когда пьяный – глаза узкие-узкие, и тянет сладким голосом: «Девчо-о-онки, какие вы кла-а-ассные!» Вот так наберет в охапку визжащих девушек сколько поместится, а помещается ничего себе, порядочно, и – «Девчо-о-онки, какие вы кла-а-ассные!»

Он действительно чуть не сутками у меня пропадает, жалуется, что учиться скучно, что денег нет, что девушка его не любит. Он любит, а она нет. Я слушаю, киваю, подливаю чай – когда Темин грустный, он много чаю пьет. Еще он говорит, что я особенно классная, все понимаю. А что тут не понимать? Темин очень толково все объясняет. Впрочем, он прав – я его как-то даже чересчур хорошо понимаю, не то что других. Мы даже решили однажды, что мы, наверное, родня в каком-нибудь тридевятом колене – столько у нас общего.

Святки. Гости. Пицца и пиво. Гадания – и подблюдные, и у зеркала, и воск на воду, – все как полагается. Мне, между прочим, замуж не скоро, а детей я нарожаю шестерых. Все люди как люди, у всех один-два, а у меня шестеро. Еще выпадают большие деньги, мне каждый год выпадают большие деньги, только их все равно нет.

Ближе к утру выскакиваем на улицу – спрашивать имена. Народ по улице бродит, народ под хмельком и на контакт идет охотно. Я нацеливаюсь на мужичка, бредущего по другой стороне, и пускаюсь за ним. Увидев меня, мужичок теряется, мечется туда-сюда и бежит во все лопатки. Я знаю, почему он бежит – на мне маска вампира, резиновая такая, убедительная. Я смеюсь и маску снимаю, но поздно – мужичка след простыл. Наши уже пошли назад, их не видно почти, прохожие тоже иссякли – улица пустая. Обидно!

В подворотне совсем мрачно, ничего не видно. Я бормочу песенку, но вдруг осекаюсь – в темноте от стены отделяется наглая коренастая фигура и идет прямо на меня. Имя? Мое имя? Торопливо, как на пароль, отвечаю. Ты? – спрашивает Тема, выходя на свет. Я, как видишь. Он смеется, но глаза странные.

Как вам это нравится? Видите ли, Темин знает, от чего умрет мой муж. Видите ли, мой муж умрет от голода. Это Темин говорит, доедая единственную котлету – мой завтрашний завтрак.

Мы сидим втроем – я, Темин и бутылка вина. Вино натощак – вещь серьезная, а мне до утра надо закончить контрольную. Дом завален черновиками и справочниками, есть нечего, я не успеваю, нервничаю и никак не могу сосредоточиться. А тут еще Темин сидит, мешает, бубнит, что так жить нельзя, что я вообще-то женщина и будущая хозяйка и пора бы выучиться чему-нибудь – ну там готовить, по магазинам и так далее. Я еще и будущая мать, может, и рожать стоит поучиться? И потом, тебе-то что? Не тебе же со мной мыкаться. Неисповедимы пути Господни, говорит Тема, ты помнишь, как встретились на Рождество, а вдруг это судьба? По моим подсчетам, у Темина не меньше десяти невест на примете, он давно собирается завести гарем. Он как будто не может девушек любить по отдельности, только всех сразу.

Вечером Темин наконец умолк, потому что заснул на диване. У меня в квартире спальное место одно, а Темина добудиться не получилось, его убить легче, чем разбудить. Прилегла рядом.

Снился мой бывший. Он ко мне как будто бы наклонялся и пытался поцеловать. Я его, кажется, стукнула. Кажется, в нос. Дура, сказал он, тогда отдай подушку. Проснулась утром и обнаружила обе подушки под головой Темина.

В этот день Темин ушел и не показывался больше месяца.

Темина подружка беременна. Темин всех уверяет, что давно хотел ребенка, семью и все такое. Так что все замечательно – мой друг женится. Я свидетельница, свидетель – мой бывший. Очередная попытка примирения – очень остроумно.

У невесты перед свадьбой девичник, платье показывать не хочет, ревет и говорит, что похожа в нем на бабу рязанскую. Да ну, говорю, что ты, отличное платье. Но тут меня к телефону. Звонит Темин, какой-то взволнованный, просит немедленно приехать. Я друга в беде бросить не могу и лечу к нему на другой конец города. Подружки со стороны невесты провожают меня минутой молчания.

Приезжаю. Дым коромыслом – суровые холостяки оплакивают Темочкину свободу. Мой бывший уже отплакался, спит в кресле в обнимку с Теминой кошкой. Надо кое-что обсудить, говорит жених и ведет меня под локоток почему-то к соседу. Сосед – алкаш и болтун, Тема что-то говорит ему, и он уходит. Грязный диван, дыра в обивке – должно быть, сигаретой прожгли. Темин совершенно пьян.

– Женька, я женюсь, – говорит он. – Ты рада за меня?

– Ну конечно.

Он смотрит в глаза.

– Я женюсь, и это ты во всем виновата. Тетя Женя всех поженит, переженит, выженит…

– Ты пьяный!

– А ты – дура. Ты непоправимая дура, Женька. Молчу.

– Кто нас с Ленкой мирил? Все стараешься как лучше? Друг ты мой, Женька, рубаха-парень… Да в гробу я видал и эту свадьбу, и Ленку эту заполошную… А ты, значит, рада за меня? – Он придвигается ближе.