В тени человека - Джейн Гудолл

Вдруг послышался громкий лай, хруст веток, и что-то больно ударило меня по голове. Приподнявшись, я повернулась лицом к самцу. Он стоял, готовый, казалось, в любой момент броситься на меня. Но вместо этого он вдруг отвернулся и побрел прочь, то и дело останавливаясь и оглядываясь назад. Самка с детенышами бесшумно сползла с дерева и пошла вслед за ним. Еще несколько секунд — и все вокруг опустело. Я испытывала огромную радость — мне удалось установить контакт с диким шимпанзе!

Прочитав через несколько лет описание этого случая в своих дневниках, я догадалась, что мне встретился тогда Джей-Би, злой, раздражительный шимпанзе, вспыльчивый характер которого мы впоследствии хорошо изучили. Очевидно, моя неподвижность и полиэтиленовая накидка привели его в замешательство. Ему нужно было знать, что я такое, и для этого он пытался заставить меня двигаться. Убедившись в том, что перед ним живое существо, он удалился.

Стоит ли говорить, как мне хотелось после таких встреч поделиться с кем-нибудь своими впечатлениями. Ван не было, и я рассказала обо всем Хассану и Доминику, а они в свою очередь — старому Идди Матате. На другой же день тот пришел в лагерь и поведал мне историю об африканце, который залез на пальму собирать плоды, не зная, что на ее вершине кормится взрослый самец. Увидев человека, шимпанзе бросился вниз и мимоходом ударил африканца по лицу, да так сильно, что у того вытек один глаз. Я же осталась живой и невредимой после встреч с разъяренными шимпанзе. «Здесь не обходится без колдовства», — решил старый Идди Матата, и слух этот быстро распространился по всей округе, немало способствуя укреплению моего авторитета среди местного населения.

Сезон дождей обычно заканчивался в апреле, однако в тот год они выпадали еще и в июне, но уже значительно реже. Весь заповедник превратился в гигантский парник. Тяжелые испарения, поднимавшиеся под лучами тропического солнца, застревали в буйной растительности. Подъем на гору стал настоящей пыткой, иногда я карабкалась в течение нескольких часов. Влажность была так высока, что мне не хватало воздуха, и, чтобы немного отдышаться, я залезала на деревья — только там можно было ощутить дуновение свежего ветерка. Немудрено, что, сидя среди ветвей, я нередко задавала себе вопрос, зачем наши предки перешли к наземному образу жизни. Эти два месяца — май и июнь — были очень тяжелыми для меня еще и потому, что ко мне несколько раз возвращалась малярия. Чувствовала я себя отвратительно. Можно представить, какого труда мне стоил подъем на гору. И шимпанзе, которые обычно кормились большими и шумными группами, теперь предпочитали, как назло, более мелкие группы, состоящие из двух-шести особей. Они передвигались совершенно бесшумно и целыми днями бродили по лесу в поисках деревьев мбула, или аноны.

Но вот наконец с гор подули сильные ветры, и изнуряющая влажность быстро пошла на спад. Я обрела прежнюю бодрость духа. Снова созрели фиги, и работа вошла в привычную колею. Теперь мне вовсе не обязательно было карабкаться на Вершину — я могла ходить по всей долине и сидеть совсем близко от деревьев, где кормились шимпанзе.

Как-то раз, наблюдая за группой с расстояния примерно 30 метров, я услышала позади себя слабый шорох листьев и, оглянувшись, увидела, что метрах в пяти спиной ко мне сидит крупный самец. Я замерла, думая, что он не заметил меня, но через несколько минут он обернулся, равнодушно поглядел в мою сторону и спокойно продолжал жевать. Еще минут через 10 он встал и так же невозмутимо двинулся прочь. Это был Майк, взрослый самец с не менее запоминающейся внешностью, чем у Дэвида Седобородого. Этот случай произошел недели через две после того памятного дня, когда Дэвид и Голиаф спокойно обыскивали друг друга у меня на глазах. Изначальный страх перед человеком, постепенно уступивший место агрессивности и враждебности, перешел теперь в спокойные, ровные отношения. Большинство шимпанзе стали воспринимать меня как неотъемлемую часть их обычной, повседневной жизни: странная белая обезьяна, немного непривычная, но в конце концов не такая уж и страшная.

В августе приехала из Англии моя сестра Джуди. Национальное географическое общество, финансировавшее мои исследования, хотело заполучить фотографии для публикации в своем журнале. Они предлагали прислать фотографа-профессионала, но одна мысль об этом приводила меня в ужас. Я боялась, что появление совершенно незнакомого человека разрушит с таким трудом установленный контакт с шимпанзе. Написав обо всем профессору Лики, я попросила его похлопотать за Джуди — не потому, что у нее был какой-то фотографический опыт, а потому, что мы внешне были с ней похожи и только она могла понять меня и пожертвовать своими интересами ради моей работы. Однако Национальное географическое общество не согласилось финансировать ее поездку, и нам пришлось прибегнуть к помощи британского еженедельника «Ривэли», который взял на себя все расходы Джуди в обмен на серию будущих интервью со мной.

Бедная Джуди! Она приехала в самом конце сухого сезона, который длился всего лишь около шести недель. Я заранее соорудила небольшие укрытия возле тех деревьев, которые обычно плодоносят в сентябре и октябре. Но урожай в том году был, как нарочно, очень небогатый, к тому же почти каждый день шел дождь. Джуди часами сидела в укрытии, спрятав свою фотографическую аппаратуру под полиэтиленовой накидкой. Обезьяны приходили редко, но и тогда дождь мешал Джуди сделать хорошие кадры. Тем не менее в ноябре ей все же повезло, и она впервые сняла на пленку, как шимпанзе используют орудия, выуживая термитов. Кроме того, она запечатлела меня, наш лагерь, деревню рыбаков и полностью оправдала свою поездку с точки зрения финансирующей организации.

Впервые увидев меня после долгого перерыва, Джуди была поражена моей «одухотворенной», как она говорила, внешностью. В течение всех 18 месяцев жизни в горах, за исключением кратких визитов в Кигому и тех дней, когда малярия укладывала меня в постель, я обычно придерживалась очень строгого режима: ровно в 5:30 утра звонил будильник, я вскакивала, наскоро выпивала чашку кофе с кусочком хлеба и отправлялась на поиски шимпанзе. Скитаясь по горам и лесам, я никогда не испытывала ни голода, ни жажды. Иногда я позволяла себе немыслимую роскошь и варила кофе на Вершине. Вернувшись в полной темноте в лагерь, я ужинала и затем приводила в порядок свои записи. Часто я засиживалась за столом далеко за полночь. Такой режим был весьма эффективным средством для сбрасывания веса.

Джуди решила во что бы то ни стало подкормить меня. Они с Домиником начали готовить овсяную кашу и заварной крем, яйца и всевозможные питательные смеси. Но мне почему-то все равно не хотелось есть, а Джуди не могла видеть, как пропадает добро, и съедала все сама.

В декабре мы вынуждены были свернуть лагерь — что мы делали, разумеется, под проливным дождем — и перевезти все имущество в Кигому. По рекомендации Луиса Лики меня приняли в Кембриджский университет, где мне предстояло работать над диссертацией по этологии и готовиться к защите на степень доктора философии. Луис встретил нас в Найроби и отправил маме телеграмму следующего содержания: «ДЕВОЧКИ ПРИБЫЛИ БЛАГОПОЛУЧНО ТЧК ОДНА ТОЛСТАЯ ДРУГАЯ ТОНКАЯ».

Зима 1961 года была в Англии очень суровой, а в Кембридже из-за снежных сугробов, стужи и замерзших водопроводных труб она казалась бесконечной. Холодные ветры, пришедшие прямо из ледяных пустынь Норвегии, со свистом проносились над плоской равниной. Где-то далеко позади остались Африка, мои шимпанзе, любимая работа. Временами мне так не хватало их. Конечно, мне было очень приятно работать в Кембридже под руководством профессора Роберта Хайнда. Но что поделывает тем временем Дэвид Седобородый? Как поживают Голиаф и Фло? Какие события произошли за время моего отсутствия?