Ущерб тела - Маргарет Этвуд

Ренни пишет на задней сторонке, что у нее все хорошо и она прекрасно проводит отпуск. Она не сообщила матери, что Джейк от нее ушел, – той не просто было смириться даже с тем, что он к ней переехал. Ренни скрыла бы и это, но мать обожала звонить ей рано поутру, когда, по ее мнению, все уже давно на ногах, а телефон стоял со стороны Джейка. Лучше бы у него не было привычки отвечать идиотским голосом: «Белый дом» или «Автосервис». В конце концов Ренни пришлось убеждать мать, что ей отвечает один и тот же мужской голос, а не разные. Что само по себе было приемлемо лишь условно. Больше они об этом не говорили.

Об операции Ренни матери тоже не сказала. Она давным-давно перестала сообщать ей плохие новости. В детстве она скрывала порезы и ссадины, поскольку мама, казалось, относилась к этому не как к происшествиям, а как к проступкам Ренни, совершенным нарочно, чтобы усложнить ей жизнь. «А это ты зачем натворила? – говорила она, вытирая кровь полотенцем. – В следующий раз смотри, куда идешь». Она сочла бы, что операция тоже ее проступок. Рак был темой бесед в гостиной, но не на тех же правах, что сломанная нога, сердечный приступ или смерть. Рак был темой сторонней, почти неприличной, скандальной; человек сам накликал на себя эту напасть.

Другие тоже так считают, хотя и дают другие объяснения. Ренни и сама так думала. «Сексуальная депривация». «Подавленный гнев». Тело, этот завистливый брат-близнец разума, мстило за преступления, которые, предположительно, тот совершил над ним. Но она не была готова к силе собственного гнева, к ощущению, что ее предал ближайший, по сути, друг. Она водила тело на плавание дважды в неделю, берегла от фастфуда и табачного дыма, заботилась о регулярной сексуальной разрядке. Доверяла ему. Почему же оно так поступило с ней?

Дэниел говорил о важности отношения к проблеме.

– Это до сих пор загадка, – сказал он. – Мы не знаем причин возникновения, но это помогает, по крайней мере, так считается.

– Что – это? – спросила она.

– Надежда, – сказал он. – Мозг неотделим от тела; эмоции запускают химические реакции и наоборот. Ну вы знаете.

– Значит, если случится рецидив, я не виновата? Рак у меня в мозгу? – сказала Ренни.

– Это не символ чего-то, а болезнь, – терпеливо отвечал Дэниел. – И мы пока не нашли лекарства. У нас есть набор методов, вот и все. Все ищут некий икс-фактор. Однажды его все-таки откроют, и тогда специалисты вроде меня окажутся не у дел. – Он похлопал ее по руке. – У вас все будет прекрасно. У вас вся жизнь впереди. В отличие от других. Повезло вам.

Но особо лучше ей не стало. Ее выписали из больницы, она вернулась к себе, но не чувствовала себя «прекрасно». Она мечтала заболеть снова, чтобы Дэниелу пришлось с ней возиться.

Она придумала себе целую программу: расписание плюс цели. Разрабатывала мышцы левой руки, поднимая ее и прижимая предплечьем к стене, сжимала шарик-спонж по двадцать раз в день. Она ходила с Джейком в кино, чтобы развеселиться, только комедии, ничего «тяжелого». Снова начала печатать, страницу зараз, вернувшись к своей статье про украшения из цепочек для заглушек, начав там, где прервалась. Заново научилась причесываться и застегивать пуговицы. Совершив каждое достижение, она думала, что Дэниел с одобрением наблюдает за ней. «Прекрасно, – сказал бы он. – Вы уже можете застегивать пуговицы? И причесываться? Отлично, и продолжайте смотреть жизнерадостные фильмы. Вы просто умница».

Она отправилась на осмотр и чтобы снять швы. Надела алую блузку, чтобы показать Дэниелу, как позитивно она настроена, сидела прямо, улыбалась. Дэниел сказал, что она просто умница. И она расплакалась.

Он обнял ее, как она и хотела. Ее поразило, насколько она банальна, насколько глупа, предсказуема. У нее текло из носа. Она чихнула, и ее взгляд упал на карман халата Дэниела, где, она заметила, он держал несколько дешевых ручек. Она оттолкнула его.

– Простите, – сказала она. – Я не хотела.

– Не извиняйтесь, – сказал он. – Вы живой человек.

– Я больше не ощущаю себя человеком, – сказала она. – Я как прокаженная. У меня кошмары, мне снится, что во мне кишат белые черви и пожирают меня изнутри.

Он вздохнул.

– Все нормально. Это пройдет.

– Хватит уверять меня, что я нормальная! – сказала она.

Дэниел проверил свое расписание приемов, взглянул на часы и повел ее выпить кофе в торговую галерею на первом этаже здания, где прочел ей полноценную лекцию. У нее началась вторая часть жизни. Эта часть будет отличаться от первой, она больше не сможет воспринимать вещи как данность, но, возможно, в этом есть плюсы, потому что она будет смотреть на жизнь как на ценный дар и ценить ее еще больше. Это почти как получить второй шанс. Она должна прекратить думать, что жизнь кончена, потому что это вовсе не так.

– Когда я учился, то верил, что смогу спасать людям жизнь, – сказал он. – Но теперь я так не думаю. Я даже не думаю, что могу их вылечить. В этой области медицины нельзя позволять себе такие мысли. Но во многих случаях мы можем продлевать жизнь. Ремиссия может длиться годы, даже до самого конца. – Он слегка подался вперед. – Воспринимайте свою жизнь как чистый лист. На котором вы сможете написать, что захотите.

Ренни сидела за столиком напротив него, за пластиковым столиком, белым с золотистыми вкраплениями, и думала, какой бред он несет, вместе с тем восхищаясь его глазами, они имели удивительный оттенок, зелено-голубой. Откуда он этого понабрался, из «Ридерз Дайджест»?

– Сколько раз вы произносили эту речь? – спросила она. – Или лист бумаги – это потому, что я журналистка? То есть, будь я зубным врачом, вы бы сказали: ваша жизнь – словно зуб с дуплом, вы можете заполнить его, чем захотите?

Ренни знала, такие вещи нельзя говорить мужчине, в которого ты влюблена, этого в принципе нельзя говорить мужчинам, никому нельзя, коли на то пошло; издеваться неприлично, особенно если твой собеседник настроен серьезно. Дэниел имел полное право разозлиться на нее, но вместо этого он, казалось, был страшно удивлен. Пару секунд он смотрел на нее почти застенчиво; а потом расхохотался. Он покраснел, и Ренни тут же растаяла; ни один мужчина, которых она знала, не умел краснеть.

– Похоже, вы считаете, что здорово меня поддели, – сказал он.

«„Поддела“! О боже», – подумала Ренни, – «я попала во временную петлю, на дворе снова пятьдесят пятый. Он с другой планеты».

– Извините меня, – сказала она. – Иногда я слишком язвительна. Но я хочу сказать, и что дальше? Допустим, у меня в запасе много времени. И что, сидеть и ждать, пока все повторится? Ведь это случится рано или поздно.

Он снова посмотрел на нее с грустью, такой терпеливый, словно имел дело с капризным ребенком.

– Делайте то, что хотите, – сказал он. – То, что действительно хотите.

– А что бы стали делать вы? – спросила Ренни. Она сдержала порыв взять у него интервью «Если врач заболел сам».