Викинг и дева в огне - Галина Емельянова

же обитает душа? В голове, сердце, печени? Та, бессмертная душа, чье спасение даровал им всем Бог, отдавший за них, людей, жизнь. «Смерти нет!»— успел подумать Северин, и со всей силой ударился затылком о замершую земляную корку. И еще раз, и еще. Повезло, попался острый камень или может лед, он потерял сознание, кровь тонкой струйкой полилась за шиворот.

Волхв понял, что потерял власть над душой пленника, и над его жизнью, от негодования бросил меч варягу под ноги. Ударил посохом одного из своих людей, тот упал замертво.

В двери, дубовые и обитые железными заклепками кто — то тихо заскребся.

Его впустили.

— Зарок, там горожане идут по следу, скоро здесь будут.

— Как они нашли дорогу? — брызжа слюной, возопил колдун.

— Их ведет пес Вараввы. Я же говорил, зря вы с ним вели дела. Вор он, хоть и поклонялся Перуну.

— Кто поклонялся? Пес?! Уходим, бери факелы. Вы избранные Велесом, рубите сваи! Варяг будет вашим поводырем в рай, Ирий.

Часть людей, многие совсем седые, остались, другие во главе с волхвом устремились куда-то вглубь пещеры, где оказалась еще одна дверь, что вела в лабиринт ходов, в которых легко бы пропали несведущие люди.

Глава 18. Тысяцкий

— Ах, ты, ни светило, ни горело, да вдруг и припекло! — С утра громкий бас тысяцкого огласил окрестности Чудского леса, тревожа белок, птиц и даже волки замерли, боясь отходить далеко от нор, где копошились их щенки.

— Где караул? Что зенками лупаете? Всех в холопы отдам, лес валить! — Ярец чуть ли не завыл от бессилия. Враг невидим, и где — то может очень близко, где угодно, и оттого казался неуязвим.

— Чудь это, больше некому, Ярец Данилович.

— Никшини! По делу говори.

— Они в эти краях часто набеги делают, хватают наших мужиков да парней, и на деревах распинают, колышки деревянные в руки и ноги, идешь по лесу грибы собираешь, ан глядь, мертвяки на деревьях. Их работа, чуди, больше некому.

— Истома, веди нас, ведь ты следы читаешь, что букварь.

— Я, батюшка Ярец.

— Веди!

— Я сказать хотел, — молодой воин, с только еще пробивающейся бородкой, пошел куда-то к частоколу и привел собаку. Огромный пес, белый с рыжими подпалинами, с умными волчьими глазами, лаять не лаял, но в горле его что — то хрипело, а рыжий нос морщился. Вот-вот обнажит клыки и кинется.

— Он наверняка дорогу укажет, у меня от Северина осталась монетка, вечером вчера одарил, за то, что свитку его зашил.

Истома погладил пса и тот ласково облизал его ладони.

— Били его шибко, видно по злобе душевной, а я с лаской, да с угощением, — рассказывал парень еле успевая за бегущем по насту псом. Бежали долго, от спин уже пар стал подниматься, когда пес замер и сел, «мол, все, пришли».

Вокруг поляна, с небольшим сугробом, ничем не выдававшая, что здесь могут жить люди, ни следов, ни дыма от костра.

— Ну и? — Тысяцкий тяжело дышал, опершись о щит, он дал всем недолго передохнуть, а потом приказал окружить поляну. Вои протыкали в снег копьями, ни дверей, ни хода найти не удалось. Продолжили и вдруг один из варягов, что — то почувствовал. Приказал срубить молодое деревце и ткнул им в место, где снег особенно просел. В ответ раздался яростный рык.

Снег вздыбился, и из — под него стала показываться лохматая голова. Свалявшаяся за зиму шерсть, ужасный запах из пасти. Огромный медведь, разбуженный ополченцами, стал выбираться из берлоги.

Пес с довольным видом лег, мол, я свою работу исполнил, а остальное ваше, охотников дело.

— Убивать придется, шатун с голодухи в деревню пойдет, — решил Ярец, и, не мудрствуя лукаво, ударил зверя палицей. И еще раз, и еще.

Медведь тварь проворная, но этот раз видно со сна ничего и понять не успел.

Горевать над убитым хозяином леса времени не осталось. Шкура его в это время года непригодная, мяса кот наплакал, всю зиму голодал, поэтому дали псу еще раз понюхать монетку.

Тот стоял, раздумывая, потом рванул повод.

Пес вернулся на развилку и споро побежал в чащу. Деревья то ли буря повалила, то ли человек. Тут бы прорубаться топором, но тогда шум на весь лес, потому исхитрялись идти друг за другом. Пару раз избежали смерти от самострела и ямы с кольями.

— Видно близко капище нехристей, — подвел итог Ярец.

И вправду, на широкой поляне, стояли идолы, украшенные черепами животных, белыми и красными лентами. И посередине, курган невысокий. Вход в землянку, виден по успевшим, натаять на скате, сосулькам.

Вот тут уж пришлось рубить самое крепкое дерево. Но рук много, и справились быстро, огромным тараном ударили в двери. И еще раз.

— Э-эх ухнем, еще раз ухнем! — командовал тысяцкий. На выдохе дружно били в дубовую преграду. И дверь поддалась, видно была источена за долгие годы короедом. Вдруг земля затряслась, и крыша землянки осыпалась вниз.

— Убились! — закричали ополченцы.

Все кончено, погребено под землей, бревнами, и снегом. Ярец еще не верил что вот и все, нет больше друга, а варяг и вправду стал ему другом, смелый, бесхитростный, молодой. Два воина из дружины князя, ринулись в эту кучу бревен, и стали разбирать завал. Не с середины, с края. Мужики — ополченцы, стали помогать, хотя кое-кто и ворчал «что дело пропащее».

Северин очнулся, в голове тумана как не бывало. «Отстал, колдун проклятый», — обрадовался варяг. Воину повезло, бревна от наката сложились в скворечник со скошенной крышей. Сохранилось небольшое пространство над головой и воздух. Северин попробовал поднять руку, бревна зашевелились. Морозный дух проникал тонкой струйкой, на лицо осыпалась земля, прелая листва, и щепки.

— Меч, меч мой где? — Огорчился варяг, даже не думая выживет ли, найдут ли. Правый рукав набух от крови, волосы на голове слиплись, но главное — это свобода и спасение от морока волхва — язычника.

Северину было хорошо, будто он плыл на драккаре, слегка покачиваясь на волнах, корабль