Однорукий аплодисмент - Энтони Берджесс

Я чуть чашку не выронила, когда Говард это сказал, потому что, конечно, как я уже говорила, в то же самое время на меня накатывало такого же типа чувство. Это какая-то там теле… чего-то такое (не телевидение), наверно, вы знаете, когда два очень близких человека могут одновременно сказать то же самое.

– Оскорбление, – сказал Говард. – Оскорбление в школе, когда мы их проходили, «Мельница на Флоссе», «Краткий Босуэлл»,[11]«Генрих IV», часть I, все это были наши учебники, мы их сплошь разрисовывали похабными картинками. И учителя были не лучше нас. А теперь оскорбление оттого, что ими просто воспользовались ради выигрыша тысячи фунтов. И от вас оскорбление.

Мне это показалось несправедливым, потому что молодой человек ничего не говорил про тех самых писателей и поэтов. Я заметила у него над губой небольшой прыщик с черной головкой, может быть, у него дома некому присмотреть, чтобы он респектабельно выглядел перед выходом утром на улицу. Поэтому я спросила:

– Вы женаты?

– Нет, мадам, – сказал молодой человек. И говорит Говарду: – Раз у вас такое чувство, почему попросту не отказаться от денег? Почему бы вам их не отдать какому-нибудь голодающему поэту или еще кому-нибудь?

– Я никого не знаю, – сказал Говард, немножко брюзгливо.

– Я знаю нескольких, – говорит молодой человек.

– Кроме того, – сказал Говард, – я намерен дать больше, чем деньги. Гораздо больше, чем деньги. Я все устрою для каждого по справедливости. Просто обождите, увидите.

Молодой человек скоро ушел, сказав, что надо ехать в Лондонский аэропорт встречать кого-то, как раз прибывающего, и тогда Говард мне говорит:

– Нам бы лучше вернуться в Брадкастер. Завтра ноябрьский гандикап, а еще куча дел.

Я на это ничего не сказала, Говард все всегда делал по-своему, но говорю, что голодная. Поэтому Говард позвонил на вокзал и узнал, что есть поезд в 1.05, а потом мы пошли есть какое-то смешанное жаркое, которого хватило бы и на завтрак, и па ленч. Я ела от всей души, а Говард почти не ел. Он глубоко задумался, бедный Говард, поэтому я оставила его со своими мыслями. Но сама свою порцию съела, а именно небольшой стейк, две сосиски, яичницу с помидорами, жареную картошку, и его сосиску тоже. Потом мы поехали в подземке на вокзал, разумеется, расплатившись по счету в отеле, Говард выглядел немножко неряшливо, не побрившись, а на воротничке у него видна была лондонская грязь. (Лондон по-настоящему грязный город, гораздо хуже Брадкастера.) На вокзале Говард купил мне журналы – «Вуменли», «Фимейл» и «Мать и дитя», хотя для чего он последний купил, не пойму. Себе он купил «Уиннинг пост», «Рейсинг таймс»[12]и маленькую книжечку под названием «Энциклопедия Коупа для любителей скачек». На этот раз мы сели в вагон второго класса, как дураки, потому что Говард купил два билета первого класса туда и обратно, а не в один конец. Такова сила привычки, а фотографические мозги Говарда, видно, были очень заняты. Мы опомнились от своей глупости только с приходом мужчины, который проверял билеты, перед самым Кру, и, разумеется, были вынуждены перейти в вагон первого класса, хоть и на своем месте было вполне удобно. Я не хочу сказать, что действительно были вынуждены, только иначе деньги были 6 потрачены совсем впустую. И все время, во втором классе и в первом, Говард листал свою книжку, газеты, то и дело закрывал глаза и шевелил губами, как бы молился, но это были просто клички лошадей, в любом случае, насколько я могла сказать.

Когда мы вернулись обратно домой, я собрала нам чего-то поесть, а Говард развел огонь, так как холод был адский. А когда мы запаслись тостами с готовыми бобами и чайником чаю, то Говард сказал:

– Я намерен за это взяться. Разумеется, может быть и провал, однако может быть и успех. Если успеха не будет, что скажешь?

– Ничего не скажу, – сказала я. – Оставляю все это тебе.

Он поцеловал меня за это. Потом закрыл глаза, как бы от боли, и начал перечислять имена лошадей:

– 1936, Ньютаунский Форд. 1937, Солитер. 1938, Папагено. 1939, Наставник. – Это были победители манчестерского гандикапа. – 1954, Покинутый. 1955, Стремительный. 1956, Парень из Трентэма. 1957, Голосистый. – А я проверяла имена по книжке, и он, разумеется, был абсолютно прав. Мне приходилось все время напоминать себе: это не ум, Говард просто таким уродился. Молодой человек из «Дейли уиндоу» назвал это дефектом, так оно и было на самом деле. Потом Говард сказал: – Теперь пора переходить к завтрашним участникам. – А потом прочитал список в газете, и уже просто всех знал, вот так вот, так как сразу сумел перечислить. А потом говорит: – Теперь трудное дело. Теперь мне надо вообразить эту самую «Энциклопедию Коупа для любителей скачек» за будущий год. Теперь мне надо закрыть глаза и увидеть вот эту страницу со всеми победителями разных лет, а в конце списка победителя этого года.

– Ох, это сумасшествие, – говорю я. – Просто полное безумство.

– Всё безумство, – сказал Говард. – Сумасшествие, и безумие, и одна пакость. Только это недолго продлится. – Потом крепко зажмурил глаза, сделал типа попытки. – Ничего хорошего, – сказал он. – Просто ничего не вижу. – И весь вечер пытался и так ничего не увидел. Видел только прошлогоднего победителя в конце страницы и без конца ругался, бедный котик, потому что ему не давали увидеть победителя этого года.

– Брось пока, – говорю я. – Дай мозгам отдохнуть. Не старайся заставить. Заставлял мужик свинью, а она сдохла.

– Чего он ее заставлял делать?

– Не знаю я. Просто так говорят. Брось, давай телик посмотрим. – Я включила ТВ, и мы сели смотреть, Говард очень мрачный. Шел в тот вечер один старый фильм, очень плохой, про войну в пустыне, мужчины насвистывают «Лили Марлен», танки, противотанковое оружие, Роммель, очень скучно и старомодно. Я хочу сказать, хватит нам своих проблем и без напоминания о проблемах других людей в прошлые времена.

– Эль-Аламейн,[13]– ни с того ни с сего громко вслух сказал Говард. – Вот оно. Это дает мне подсказку. – Тут он выключил ТВ, начал нашаривать на стене выключатель, сказав: – Теперь надо мне посмотреть, – зажмурился, чтоб лучше видеть, а потом говорит: – Все в порядке. Вот и победитель.

– Который? – спросила я.

– Дальнамейн! – крикнул Говард. – Вижу ясно, как не знаю что, просто черным по белому, в конце страницы. Сказано, Дальнамейн, жокей Дж. Гринуэй. Тренер…

– Плевать на все это, – говорю я. – Сколько ты собираешься ставить?