Куриный бульон для души. 101 история для мам. О радости, вдохновении и счастье материнства - Марк Виктор Хансен

Ли пришла в ужас. Как отправить трехлетнего ребенка туда, где он уже никогда не станет нормальным? Ли и Фрэнк посетили клинику, которую рекомендовали им доктора. Все дети там были серьезно больны, многие не могли даже общаться с окружающими. Ли решила, что хоть у Тома и есть проблемы, но там ему не место.

Затем приходящая нянька рассказала Ли о больнице в Энн Арбор, где могут помочь Тому. Тамошние психиатры сообщили, что мальчик умственно отсталый и никогда не сможет окончить школу. Социальный работник в больнице предположила, что Фрэнку и Ли, как образованным людям, будет сложно с таким ограниченным ребенком.

– Он сможет разве что копать канавы, – сказала она.

– И что? – ответила Ли. – Послушайте-ка. Мне все равно, чем он станет зарабатывать на жизнь. Я люблю всех своих детей. И люблю их не за ум. Если Тому не стать гением, я не буду любить его меньше.

Но Том не оправдал ожидания специалистов. Нехотя доктора разрешили ему ходить в обычную школу. И хотя временами ему было непросто, он не только доучился до конца, но даже провел два года в колледже. Выяснилось, что его умственное расстройство было эмоциональным, и его смогли вылечить.

Я рад, что Ли не отказалась от ребенка, которому так нелегко дались первые годы жизни, – ведь этим ребенком был я сам. Сегодня я принимаю лекарства, чтобы держать эмоции под контролем. И когда я думаю о своем детстве, я благодарю Бога за то, что у меня была упрямая мать, не слушавшая мрачных прогнозов докторов. Моя мама любила меня и слушала, что подсказывает ей сердце. А оно говорило ей, что лучшее орудие в борьбе за ребенка – это сильная вера и огромная любовь.

Меня часто просят рассказать о воспитании ребенка-инвалида. Ведь людям, не имевшим такого необычного опыта, тяжело представить, каково это.

Когда вы готовитесь родить ребенка, это похоже на планирование великолепного путешествия, например в Италию. Вы покупаете множество путеводителей и строите потрясающие планы. Колизей. «Давид» Микеланджело. Гондолы Венеции. Вы учите несколько полезных фраз на итальянском. Все это очень увлекательно.

Через месяцы нетерпеливого ожидания наконец наступает долгожданный день отъезда. Вы собираете чемоданы и отправляетесь в путь. Через несколько часов самолет приземляется. Стюардесса говорит вам:

– Добро пожаловать в Голландию.

– В Голландию?! – переспрашиваете вы. – Как в Голландию?! Я собиралась в Италию! Я должна быть в Италии. Я всю жизнь мечтала об Италии.

Но маршрут самолета изменился. Он приземлился в Голландии, и теперь вам придется остаться здесь.

Поймите, вас привезли не в ужасное, мерзкое, грязное место, полное крыс и насекомых, снедаемое голодом и болезнями. Просто вы собирались не сюда.

Поэтому вам приходится покупать новые путеводители. И учить новый язык. И знакомиться с новыми людьми, которых иначе вы не встретили бы.

Это просто другое место. Здесь все медленнее, чем в Италии, не так ярко, как в Италии. Но, пробыв здесь некоторое время и переведя дух, вы оглядываетесь… и замечаете, что в Голландии есть ветряные мельницы… и в Голландии есть тюльпаны. В Голландии есть даже Рембрандт.

Но все, кого вы знаете, постоянно летают в Италию… И все хвастаются, как хорошо провели там время. И всю свою оставшуюся жизнь вы будете говорить:

– Да, мы должны были туда полететь. Мы все планировали именно так.

И боль от этого никогда, никогда, никогда, никогда не пройдет… потому что потеря мечты – это очень, очень серьезно.

Но… если вы все время будете оплакивать Италию, то вам, возможно, никогда не удастся насладиться необыкновенными, прекрасными вещами… которые есть в Голландии.

– Мама, – звенит девчачий голос в суматошном «Уол-Марте».

Я оборачиваюсь. То же делают несколько других женщин. Не важно, что я в магазине одна, что мои дочки, которые намного старше владелицы этого беспомощного голоска, спокойно сидят на уроках. Когда я слышу зов «мама», я готова бежать на выручку, как по команде.

Конечно, ее первое слово было «папа», но мы-то, женщины, знаем, что ее ротик просто не смог правильно выговорить округлое и чудесное слово «мама». В эти четыре буквы вложено так много смысла. Слово «мама» – международное, как эсперанто: это азбука Морзе для передачи сообщений и пожеланий.

– Мама, мама.

Этот голос – как инверсионный след в моем беспокойном сне. Наверное, она уронила бутылочку, ее одеяльце соскользнуло. Я бреду в ее комнату, неся успокаивающий сосуд с молоком. Я укрываю ее шелковистым одеялом, склоняюсь над кроваткой, целую ее и шепчу слова любви. Я возвращаюсь в постель, не открывая глаз. Мне не нужен свет: я слишком хорошо знаю дорогу.

– Мама!

Этот голос вонзается в меня, даже если я уже уехала из лучшего в городе детского сада, где все воспитатели – доктора наук, щеголяющие дипломами о доброте, комнаты раскрашены в яркие цвета, дети разные, а классы – маленькие, и образовательный процесс развивает, но не утомляет. Но мое нутро плачет, когда я выхожу из этого кадиллака заботы, как будто я бросила ее одну в вонючей хибаре.

Моя машина взбрыкивает на дороге, желая вернуться и спасти ребенка из тюрьмы. Из офиса я звоню в детский сад, ожидая услышать на фоне дочкины пронзительные крики.

– Джессика перестала плакать, как только вы ушли, – убеждает меня воспитательница.

Слово «мама» в словаре объясняется как «родитель женского пола». Но мои дети вкладывают в него гораздо больше смысла. Саре четыре года, и она плачет:

– Мыыы-ааааааам!

Я знаю, что она неправильно застегнула рубашку, не справилась с молнией.

Семилетняя Джессика нетерпеливо и обиженно вскрикивает:

– Ма-хам.

Она не может найти парный носок, и ей почему-то кажется, что в этом виновата я.

Тон Джессики меняется с возрастом. Она учится произносить это слово мило, нараспев: не поглажу ли я ей желтое платьице? Уже опаздывая в школу, тринадцатилетняя Сара резко бросает это слово голосом Сары Бернар: