Пропавшие в раю - Альбина Нури

Маруся не знала про Ирину. Никто не осуждал Алексея и ничего ему не запрещал. Но сам-то он знал, что поступает вразрез со своими принципами. Да бог с ними, с принципами! Ему не нравилось то, что творилось в его душе. Весь этот глупый щенячий восторг при виде хозяйки, непривычная крепкая зависимость от другого человека. Его тянуло к Ирине помимо воли. Но тянуло с такой мощью, что он не мог сопротивляться. Изо всех сил балансируя на грани, не сдаваясь на милость победителя, Алексей воображал себя хозяином ситуации. И, конечно, отдавал себе отчет, что это самообман.

Очередное утро началось для него с ощущения холода. Алексей открыл глаза и увидел, что окно спальни широко открыто и с улицы тянет сыростью: всю ночь лил дождь. Он повернул голову и увидел, что Маруси рядом нет. Из кухни доносился звон посуды, стук ножа по разделочной доске, шум льющейся воды: жена уже встала и занимается завтраком. Он мог бы обойтись без творожников, булочек и омлетов, но понимал, что для Маруси эти ритуальные действа – якорь, который позволяет ей удерживаться на плаву. Зачем она все-таки распахнула окно? Алексей решил не спрашивать. Встал с кровати, закрыл створки и натянул брюки с футболкой.

Телефонный звонок раздался, когда он выходил из ванны. Ирина. Еще не взглянув на экран, он уже точно знал, что это она. Научился отличать ее звонки от всех прочих. Ему казалось, они звучат мягче, призывнее и вместе с тем настойчивее. Это и вправду оказалась Ирина.

– Привет, – инстинктивно понижая голос и воровато глянув на дверь спальни, произнес он. И тут же разозлился на себя: что он, школьник, который боится строгой матери? Ничего плохого не делает. Ну, позвонила ему глава администрации, что с того?! Оправдываться ни перед кем не требовалось, но Алексей все равно оправдывался. И ненавидел за это себя, ненавидел свою слабость, глупую тягостную ситуацию и больше всего ненавидел ни в чем не повинную, ничего не подозревающую Маруську.

– Доброе утро, – пропела Ирина, – не разбудила?

– Нет, – коротко рубанул он, не отвечая на приветствие. И в ту же секунду испугался, что Ирина (хозяйка) рассердится, обидится. Повесит трубку. Прекратит разговор.

Но ничего этого она, конечно, не сделала. Не обращая внимания на его резкость, Ирина невозмутимо продолжила:

– Я ненадолго. Звоню напомнить: сегодня Осенний бал. На этот раз мы собираемся в кафе «Суперпицца». Начало в семь вечера.

– Сегодня что, уже тридцать первое? – растерялся Алексей.

– Уже, представь себе.

– Но мы не можем, – пробормотал он. Совершенно очевидно, что Маруся никуда не пойдет. С момента гибели Алисы и сорока дней не минуло.

– Очень даже можешь, – твердо произнесла она, легко отмахнувшись от этого «мы».

– Маруся… – начал было возражать Алексей.

– Марусе и в самом деле лучше отдохнуть дома, – перебила Ирина, – а вот ты должен пойти. Развеяться немного. Тебе это пойдет на пользу. А вреда никому не принесет.

Алексей молчал.

– К тому же она вряд ли заметит, что тебя нет.

Он вздохнул.

– Это ненадолго, ты сможешь уйти, как только захочешь! Но игнорировать наши традиции неправильно: вам здесь жить. И потом, все откликнулись в тяжелый для вас момент, помогли кто чем мог, разве нет? Неужели хорошо будет наплевать на приглашение? – она говорила тихо и мягко, голос звучал успокаивающе, но все равно чувствовалось, что отступать Ирина не намерена.

И Алексей быстро сдался. С радостной готовностью принял ее аргументы. Наверное, ему слишком сильно хотелось пойти, чтобы он продолжал отнекиваться и сопротивляться. Требовалось отвлечься, вырваться из похоронной мрачной тишины этого унылого безмолвного дома. Он не мог больше натыкаться на потерянный, пустой Марусин взгляд. Ему невыносимо было видеть худое бескровное лицо, на котором застыло отсутствующее плаксивое выражение. Алексей устал от пригибающего к земле чувства вины, горестных мыслей, бесконечных сожалений, самоедства и изматывающей борьбы с самим собой.

Он вышел в гостиную, автоматически поздоровался, сел за стол. Маруся прошептала ответное приветствие, привычным движением наполнила чашку мужа горячим ароматным напитком, плеснула туда сливок, придвинула блюда и тарелки с едой. Тихо примостилась напротив, обхватив тонкими пальцами чашку. Ее кофе давно остыл, и пить его она не собиралась. Оба привычно погрузились каждый в свою тишину. Неожиданно для себя Алексей вдруг проговорил:

– Зачем ты открыла окно? Достаточно было и форточки. Сейчас ведь уже не лето. Холодно.

Маруся некоторое время смотрела на него тупым недвижным взглядом, словно не понимала смысла сказанного. Потом разомкнула губы, с заметным усилием ответила:

– Я не открывала. Думала, это ты. Проснулась, а оно нараспашку. И не стала закрывать. – Маруся вздохнула и повторила: – Думала, это ты.

– Ладно, забудь, – Алексею уже не хотелось продолжать этот псевдоразговор. Не беседа, а какое-то бессмысленное подобие. Ни смысла, ни интереса, ни необходимости. Не общение, а птичий клекот. Или лягушачье кваканье: так же пусто, не важно, не нужно. Он точно знал, что не открывал окна, а Маруся, видимо, просто забыла. Она сейчас многое забывала, путала, не замечала. К чему об этом говорить?

Маруся раскрыла глаза в густой темноте и сразу поняла, что Алексея рядом нет. Она одна в их огромной кровати. Повела глазами влево: на электронном циферблате зеленым огнем горели цифры, показывая половину второго ночи. В комнате снова было холодно: наверное, окно опять открыто. Леша ушел – но куда? Почему без нее? Она привыкла, что в последнее время днем муж всегда старался уйти из дома: шел на задний двор, занимался строительством, уезжал по делам. Маруся понимала его желание отвлечься, смутно сознавала, что он бежит от нее, от того, какой она стала, но не обижалась. И не могла сделать над собой усилие, чтобы попытаться вернуть их близость.

Однако ночами Алексей неизменно был здесь, в этой комнате. Она чувствовала его прикосновения, слышала сонное дыхание. Но сейчас его нет. Маруся резко села в кровати, отбросила в сторону согретое теплом ее тела одеяло и спустила ноги на пол. Протянула руку, нашарила на стене клавишу выключателя и зажгла свет. Легкая тюлевая занавеска пузырилась и вздувалась: так и есть, окно распахнуто. Маруся подошла, захлопнула створки, задернула плотные темные шторы и растерянно огляделась, словно видела эту комнату впервые.

Из головы не шел неприятный сон, который она только что видела. Ей снилось, что у нее во рту крошатся зубы. Она вытаскивала их один за другим, по кусочкам. Выламывала из сведенных судорогой челюстей. Все руки были в крови, соленая жидкость наполняла рот, стекала по пальцам, ручьем сочилась по подбородку. Потом картинка внезапно изменилась. Рядом с Марусей оказалась мама. Но их словно разделяло толстое глухое стекло. Мать что-то говорила, даже кричала, нервно размахивала руками, тыкала куда-то пальцем. Маруся силилась расслышать мамины слова, но никак не могла понять, чего от нее хотят. Мама раздражалась, сердилась, хмурилась, она была расстроена тем, что до Маруси не доходит смысл ее слов и жестов. Неожиданно за маминой спиной возникла Алиска. Дочь, наоборот, ничего не говорила Марусе. Молчала и смотрела. Укоризненно, грустно и почему-то с жалостью.