Семьи: книга третья - Андрей Васильевич Меркулов

звонка, который сообщением о смерти Завязина разрешил бы ее муки. На подсознательном уровне она чувствовала, что даже смерть мужа будет для нее куда менее болезненна: гибель супруга принесла бы ей лишь боль потери; тогда как его уход к другой женщине (фактический или только ментальный — не имело значения) помимо боли потери рождал невыносимое, нестерпимое чувство брошенности, отвергнутости и изматывающую, лишающую всякого покоя, выжигающую и коверкающую душу надежду. Мысли о каком-нибудь чрезвычайном происшествии были для Полины последней отчаянной попыткой убежать от напрашивающегося очевидного вывода, что Завязин у любовницы; но со временем ситуации, когда муж задерживался до поздней ночи, стали настолько частыми, что она уже не могла хоть сколько-нибудь долго обманываться упованием на непредвиденное.

Как ни пыталась Полина, пребывая сейчас в одиночестве и полной тишине, убежать от действительности, лихорадочно перебирая все возможные объяснения, почему супруг не приходит домой, неизбежно вскоре возвращалась к мысли о любовнице. И эта мысль была для нее самой страшной. Когда она понимала, что муж сейчас изменяет ей, что, возможно, в эти минуты, пока она сидит на кухне и сходит с ума в ожидании его, он развлекается с другой женщиной, ей становилось до невозможности обидно, больно, грудь будто сдавливало многотонными тисками, и слезы наворачивались на глаза. Ожидание превращалось для Полины в нестерпимую пытку, и тогда она вновь смотрела на время, и снова ворох мыслей, чувств и эмоций переполнял ее. Из жуткого круга, полного отчаяния, слепых надежд, самообмана, страха и боли, она не способна была сама вырваться. Только появление мужа могло прекратить ее терзания.

В третьем часу ночи с лестничной площадки послышались звуки возни, а затем раздались звонкие щелчки дверного замка.

Глава XVI

Первое, что увидел Завязин, открыв дверь в квартиру, была жена. Она стояла прямо напротив, на расстоянии двух метров, спиной к проходу в комнаты, в упор смотря на него.

Полина представляла собой женщину возрастом лет под сорок, среднего роста, со стройной, в чем-то даже худощавой фигурой. Волосы ее, от природы очень светлые, были короткими: сверху, где-то до середины ушей, они лежали пышной шевелюрой с разделенной надвое челкой, а дальше плавно переходили в остриженный под машинку ежик, оголявший хрупкую шейку, выглядевшую от этого особенно стройной и грациозной. Маленькое лицо Полины, обладая округлой формой, было довольно рельефным, с красивыми скулами и подбородком. Нос имел ровную спинку, а книзу был слегка сплющен и вытянут, относясь к тому типу, про которые говорят «уточкой». Полина никак не подпадала под определение красавицы в общепринятом, эталонном понимании, но за счет стройной фигуры и какого-то уникального своего кроткого обаяния всегда выглядела очень привлекательно. И в тридцать, и в сорок лет она продолжала обращать на себя внимание мужчин; только в последние месяцы, полные тяжелых душевных переживаний, свойственное ей обаяние поблекло.

Сейчас же лицо Полины было преисполнено бурлящей в ней обидой и яростным негодованием. Она смотрела на мужа воспаленными красными глазами из-за разбухших, полных подавленных слез век. Во взгляде ее было все: укор, мольба, отчаяние, злость. Только на мгновение Завязин смог заглянуть ей в лицо, как тут же, не проронив ни слова, отвернул голову и весь поворотился назад, принявшись закрывать входную дверь.

— Ты не в домашнем. Ходила куда-то? — вешая куртку в шкаф, спросил Завязин, успев заметить, что Полина была в тех вещах, в которых отправлялась с утра на работу: в теплых шерстяных колготках и вязаной кофточке, переодев только юбку на трико.

— Где ты был? — услышал он в ответ необычно грубый голос жены.

— В смысле где я был? — с каким-то даже возмущением и укором переспросил Завязин. Он поднял было голову, намереваясь своим хмурым недовольным видом показать Полине, что считает ее вопрос и скрытый в нем намек совершенно неуместными, но, во второй раз увидев лицо супруги, поразился его неистовому выражению и вновь опустил глаза. — Ты сама знаешь, — заметно тише, каким-то пристыженным голосом проговорил он, — с друзьями в боулинг-клубе.

— Что ты врешь мне?! — выпалила Полина, стараясь придать своей речи твердый и решительный тон, но по всему чувствовалось, что она вот-вот готова была сорваться в отчаянную истерику.

— Я не вру, — ответил Завязин. Он снял обувь и в одних носках, совсем забыв надеть тапочки, занятый только желанием скорее покинуть коридор, по-прежнему не поднимая головы, с видом упертого бычка двинулся в единственном доступном ему направлении — на кухню.

— Хватит врать! Никогда вы с друзьями не сидели так допоздна, — продолжила Полина, следуя за мужем и ни на секунду не переставая смотреть на него.

Оказавшись на кухне, Завязин несколько раз окинул взглядом окружающие предметы, будто в попытке найти что-то, а затем открыл холодильник и принялся смотреть внутрь, не видя при этом ничего из того, что в нем находилось.

— И что вы делали в боулинг-клубе? — спросила Полина.

— В боулинг играли, — ответил Завязин из-за открытой дверки холодильника.

— А потом?

— Потом я домой поехал.

Завязин закрыл холодильник, выпрямился и посмотрел на жену. Полина стояла в проходе на кухню; лицо ее исказилось гримасой страдания, а в глазах блестели слезы.

— Ну что ты, — жалостливо сложив брови, шагнул навстречу ей Завязин.

— Нет! Не трогай меня! — вытянув вперед обе руки, чтобы не дать возможности мужу приблизиться, отчаянно прокричала Полина. Отвернув голову в сторону, она закрыла глаза, и вновь душу Завязина обожгло это маленькое овальное темно-коричневое пятнышко на ее глазу.

На правом верхнем веке Полины была небольшая родинка. Когда она закрывала глаза или опускала взгляд, эта родинка становилась видна, большую же часть времени была незаметна. Завязин любил это скрытое от всех других пятнышко на самом видном месте лица супруги — оно было его секретом. Родинка появлялась, когда Полина полностью отдавалась мужу, доверяла всю себя настолько, что закрывала глаза, позволяя ему контролировать окружающую ее действительность. Завязин наблюдал это пятнышко, любуясь спящей женой или в мгновения их особенной близости и страсти — в те минуты, когда душу его переполняли самые нежные любовные чувства к супруге, к женщине, полностью доверившейся ему.

И вот сейчас он снова увидел это пятнышко. Снова чувства глубокой любви, благодарности и бесконечной нежности к Полине вспыхнули в груди Завязина. Но если раньше в такие моменты он любовался преисполненным умиротворенного блаженства лицом жены, то теперь все эти чувства всколыхнулись в нем, когда он смотрел на истерзанную страданиями супругу. И, вспыхнув сейчас, это пламя возродившихся чувств не согрело, а обожгло душу Завязина, потому что он знал: единственной причиной мучений Полины, причиной