Дело о трех рубинах - Георгий Персиков

– Ну, я бы не сказал, что тут что-то новое, – возразил Родин. – Классический набор слов. Наверное, какого-нибудь деда или прадеда упомянул, который на поле боя отличился?

– Деда, – кивнула Мария.

– Как раз тоже Вильгельма. Сказал что-нибудь о преемственности имени и судьбы?

– Ну не слово в слово, но в общих чертах да. Георгий, вы не понимаете. Это было прежде всего неожиданно. Неказистый мужчинка, с сомнительной личной жизнью, единственными достоинствами которого были образование и независимый характер, – только кого из народа интересуют образование и характер правителя? Людей волнуют более насущные вещи. И тут вдруг – армия! Военная слава! Я с вами! Все впечатлились, да. А потом молодой правитель стал обрабатывать своих коллег. Еще один неожиданный поступок – его путешествия по странам, посещения иностранных дворов. Швеция, Австрия, Италия, Англия, Дания, Голландия, Греция, дважды Россия…

– А править-то он хоть успевал? – с некоторой завистью усмехнулся Родин, вытягивая из рук Очеретиной пухлую папку.

Медный купол старинного германского собора темнел от дождей и лишь местами еще стрелял золотом из-под причудливых изгибов. Рабочие разбирали и переталкивали к реке строительные леса, где пыхтело черным дымом причаленное облупленное судно. Мимо шумно проехал автомобиль. Из кабины на Георгия покосился немец с бакенбардами, в кепке и кожаном пальто, повернул рулевое колесо и проехал в соседний проулок, оставив повисший в воздухе синеватый дымок. Город заполнялся шумными машинами. Извозчики злились, теряя доход, – все желали прокатиться на бесконном экипаже.

Георгий вышел к Шпрее. От реки ветер потянул утренней влагой. Это странное путешествие с лесистого, заправленного кислым пороховым дымом и треском выстрелов острова в оживленную часть Европы часто заставляло молодого доктора думать о своем предназначении и вообще о смысле жизни.

Неделя в Берлине, после нескольких месяцев скитаний по сахалинским сопкам и неожиданно пришедшей с неба помощи, благотворно повлияла на измученное голодом и лишениями тело. Раны и ссадины затянулись, после бритья кожа приобрела цивилизованный цвет. Руки теперь не приходилось прятать в карманы модного пиджака. Родин с удовлетворением стал замечать, что дамы, молодые и не очень, начали искоса поглядывать в его сторону.

Кстати о дамах. К своему удивлению, Георгий обнаружил, что периодически думает о Марии – и не просто как о напарнице… Он пытался гнать эти мысли, чтобы полностью сосредоточиться на работе. Впрочем, до романтических разговоров дело не доходило – все общение после пересечения границы было решено вести на немецком языке.

– Однозначно у вас будут русские корни. С таким немецким недолго загреметь в полицию, – еще в поезде недовольно произнесла Очеретина после первых проб языкознания.

– Что я могу поделать, если родился и вырос в России? – оправдывался Георгий. – И вы первая, кто критикует мой немецкий. В Южной Африке я общался с…

– Вы не в Африке! А в Германии!

Они поселились на втором этаже массивного здания, бросающего мутную тень на соседние скромные дома. Верхние этажи занимал хозяин, похожий на обточенную дождями злобную химеру с ближайшей крыши. Каждое утро начиналось с фразы, произнесенной закутанной в старый облезлый халат статуей с мраморными, в розовых прожилках волосатыми ногами:

– Доброе утро, если оно, конечно, настолько доброе, что стоит радоваться будущему дню.

– Отчего же не радоваться, смотрите, какое солнце! – однажды поспешила сообщить Мария.

В ответ получила острый из-под косматых бровей взгляд и злобный ответ, после которого они поняли, что лучше отвечать на подобные приветствия не более чем кивком:

– Со дня сотворения этого мира люди не сделали ничего достойного, чтобы светило дарило им хорошее настроение.

Барон Герман Митте вел скрытную жизнь. Его состояние и титул не помогли ему создать семью. Когда будущие претендентки на звание жены узнавали об его увлечениях, то у них сразу возникало желание бежать без оглядки и сожаления об упущенной выгоде. Увлечение алхимией наложило на него печать нелюдимости. Желание создать секретные сверхновые материалы заставило его обратиться к изобретениям. Прохиндеи-ученые, разглядев в нем мецената, поспешили облегчить его банковские счета, предложив поучаствовать в разработках. В результате барон потерял большую часть состояния и переехал из замка в берлинский дом, так и не создав ничего путного. Со временем дела совсем пришли в упадок, и верхний этаж пришлось сдавать.

Раскаявшись в бесполезно прожитой жизни, барон взял из приюта девочку и удочерил ее. К несчастью, она через год умерла. Он же, ввязавшись в очередную авантюру, растранжирил последние средства. В этот момент появилась финансовая помощь в лице агента русской контрразведки. Дела Германа Митте вновь пошли в гору.

– Очень неплохо, что покойную девочку звали Марией, – сообщил Георгий, – в критической ситуации не спутаешь имя. И кстати, вы, госпожа Очеретина, теперь прямая наследница этого богача, можно сказать, швабская баронесса! Случись что с бароном, будете первой невестой Берлина, – подытожил Георгий.

– Я попрошу вас про это не говорить, Родин.

– Хорошо, простите, больше не буду.

– Давайте повторим еще раз легенду, кратко.

– Я Готфрид Ридель, ваш кузен. Я из поволжских немцев.

– Не дай бог, если случится попасть на допрос, вы будете отвечать как сейчас, словно автобиографию читаете.

– Будьте уверены, все будет в другой манере и форме, но хотелось бы, чтоб до этого не дошло.

– Запомните, Георгий, важно отрабатывать версии событий, не упустить ни одного, даже самого мелкого элемента. Опытный взгляд заметит недостающее звено, и вся легенда рассыплется, словно бусины с нити.

Георгий слегка удивился, насколько быстро и правдоподобно Мария перевоплотилась в дочку швабского барона. Кроме того, с его мужской точки зрения, перемены пошли ей только на пользу. Конечно, он еще с первого момента подозревал, что в женской одежде Мария будет выглядеть гораздо лучше, но чтобы настолько! Хоть это и был строгий дневной наряд, но длинная темная юбка и белая блузка гораздо более выигрышно подчеркивали женскую фигуру его напарницы, чем эти ее причудливые брюки. В первую секунду он даже забыл весь свой и без того не идеальный немецкий.

– Великолепно выглядите, фрау Мария, – тут же ввернул Георгий, чтобы дама не заметила, как он замешкался, и тут же добавил: – Это я как ваш кузен говорю.

– Благодарю, герр Готфрид, – улыбнувшись, ответила Мария. Даже тон ее голоса как будто изменился, стал более нежный, что ли.

– Все-таки женская одежда идет вам гораздо больше мужской, позволю заметить.

– Не нужно позволять себе слишком многого, – едко бросила Очеретина. – И вообще, что за странное разделение: женская или мужская одежда? Женщина может носить самую любую одежду, а вот мужчина в юбке, если он не шотландец или грек, выглядит странно! Но мы ведь идем на встречу с церковником, который еще больший шовинист, чем вы, дорогой мой кузен, – продолжила она с нотками сарказма, – не думаю, что он поддерживает идею, что женщина вольна сама выбирать то, во что ей одеваться. А я хочу произвести на него хорошее впечатление. И вам рекомендую.