Одна минута и вся жизнь - Алла Полянская

Он поднимается. Штаны липнут к телу. Четыре пары глаз смотрят на него изучающе.

— Канай домой, Танкер. — Виталька усмехается. — Мы никому не скажем, что у тебя энурез. Мы не болтуны.

— Только больше не мелькай. — Цыба сплевывает. — Кишка у тебя тонковата.

Танкер медленно пятится. Потом поворачивается и бежит. Скорее домой.

— Что будем с ним делать? — Таня снова залезает на перила беседки.

— А ничего. — Виталька устраивается рядом с Даной. — Он не дурак и все правильно понял. Данка, ты как думаешь?

— Я согласна. Да у него и нет ничего. Дело закрыли, слухи скоро прекратятся, а Танкер… Он не дурак, поэтому не станет трепаться. Вадик прав, кишка у него тонка. Ладно, пора мне.

— Мы проводим тебя. — Таня спрыгивает на землю. — Не знаю, Данка, как ты можешь читать эти толстые книжки?

— В них совсем другая жизнь, понимаешь? Я начинаю жить там, знакомлюсь с другими людьми. Это интересно!

— По-моему, Данка, тебя надо доктору показать.

— Перестань, Танька. — Цыба шумно вздыхает. — Каждому свое.

— Дана, мы уезжаем. — Вячеслав Петрович уже все для себя решил. — Один мой друг организует в Белгороде кооператив и предлагает нам с мамой… В общем, мы уезжаем отсюда, собери вещи.

— А ребята будут приезжать к тебе в гости. — Мама ласково улыбается. — Я поставила ящики, тебе помочь упаковаться?

— Таньку позову.

Вячеслав Петрович сделал над собой усилие и не поморщился. Дана убежала вниз к Тане.

— Я не потерплю их…

— Славик, тебе должно быть стыдно. Они хорошие дети. К тому же я не думаю, что они будут часто приезжать.

Но они приезжали часто. Так часто, как только было возможно. Вячеслав Петрович смирился с их присутствием, а когда вся теплая компания обосновалась в Белгороде, он, подавив досаду, устроил их в кулинарное училище, где давали общежитие. К этому времени бизнес Вячеслава Петровича расцвел, появились деньги и связи. Компанию дочери он теперь воспринимал как некую данность, осознав, что жена была права, ребята неплохие, просто не повезло им.

Виталька и Цыба отлично прижились в девичьем коллективе, Таньке оказалось сложнее, но тоже вполне сносно. Они были рады уехать из дома, это Данка отлично придумала, а тетя Катя всех подкармливала и давала одежду, которую шили в их кооперативе. И все шло вполне хорошо. Лучшего и не пожелаешь.

Особняк, построенный Вячеславом Петровичем, стал и их домом. Они часто там ночевали, у них были общие родители и Кошка. Эта серая независимая особа иногда позволяла себя гладить, но признавала только Дану. Но они все любили ее.

Они вместе ходили на Остров, вместе гуляли, а если приходилось, то дрались с местными. Только Белгород — не Торинск, здесь все сложнее. Виталька быстро нашел для себя приработок — цыган и тут хватало, язык он знал, а наркота — она и в Африке наркота. И спрос на нее всегда есть. Виталька умел не попадаться, и его за это очень скоро стали ценить. Иногда они с Цыбой уезжали на несколько дней, но потом появлялись, вели девчонок в кафе или на базар покупать шмотки.

— Данка, тебе что привезти? — Виталька собрался в Москву. — Что скажешь, то и будет.

— Привези мне Барби.

Таня с Цыбой переглянулись и спрятали улыбки. Ну, Данка в своем репертуаре. Как она собирается на свете жить? Впрочем, с таким папой, как Вячеслав Петрович, это не проблема. Барби! Девке скоро семнадцать, а она куклу просит.

Дана казалась инородным телом в любой толпе. Она никогда не пыталась привлечь к себе внимание, но так складывалось, что именно ее всегда выделяли. Она была красива, но красота ее была несколько странного свойства. Высокий лоб, немного удлиненное лицо скандинавского типа, приглушенные тона, ничего яркого, но что-то в ее лице, в ее осанке сразу приковывало к ней взгляд. Никто не знал Дану до конца. И даже родители понимали, насколько их дочь отличается от них самих и остальных людей, и старались беречь ее.

Любой стресс выводил Дану из состояния равновесия и разбивал тот хрупкий мир, который она вокруг себя создавала. Грубое слово, подлость или несправедливость больно ранили ее, хотя лицо Даны оставалось безмятежным. Она чувствовала себя несчастной — и ненавидела это чувство. И обидчик очень скоро понимал, что невозмутимый взгляд дымчатых глаз — штука обманчивая.

— Ты поедешь учиться в Питер. — Вячеслав Петрович уже все для себя решил. — Я сниму квартиру, у тебя будет все, что нужно, мы станем тебя навещать.

— А ребята смогут приезжать к тебе в гости. — Мать встревоженно смотрит на дочь. — Дана, ты же понимаешь, это Питер.

— Хорошо. — Дане хочется поехать, но друзья…

— Парням я нашел работу, впрочем, Виталию скоро в армию. Вадик вряд ли что-то еще осилит, а Виталий сможет потом выучиться, я помогу. Татьяна… Пока возьму ее к себе в контору, а там посмотрим.

— А ты будешь приезжать на каникулы и видеться с ними. — Мама, как всегда, пытается ее утешить.

— Хорошо. Я пойду расскажу им.

— Они сами зайдут, Виталик звонил.

Дана идет к себе. Это ее комната, здесь все устроено так, как она хотела. Вот низенькая удобная тахта, обитая коричневым флоком. Тяжелые занавески песочного цвета с крупными симпатичными букетами, желто-коричневый ковер на полу, золотистые обои, светлая мебельная «стенка». И красная бархатная шкатулка в виде сердечка. Ее как-то привез Цыба, и шкатулка прижилась в ее золотисто-коричневой уютной комнате, где всегда стоял запах духов и книг.

В кресле раньше спала Кошка. Иногда Дане казалось, что у них с Кошкой на двоих одна душа, часто они подолгу смотрели друг другу в глаза, и золотистые круглые луны Кошкиных глаз поселились на дне зрачков Даны. Или они там были всегда?

— А ты поступишь? — Таня смотрит на Дану немного испуганно. — Виданное ли дело — Питер! Там небось конкурс огромный!

— Должна. По крайней мере, очень хочется.

— Так когда тебе ехать? — Виталий тщательно скрывает боль, которая нарастает в груди.

— Через неделю. Папа снимет для меня квартиру, если поступлю — там и останусь. А вы будете ко мне приезжать?

— Будем, само собой. — Цыба еще не осознал происходящего. — Только чего тебе ехать, никак не пойму? У нас тоже есть институт… Раз уж пришла тебе охота сушить мозги.

— Ну, там больше перспектив. — Виталий не глядит на Дану. — Ничего, пробьемся.

— Само собой. — Дана смотрит на друзей. — Только я буду скучать.

Таня всхлипывает и утыкается в подушку. Плечи ее мелко вздрагивают. Она не хочет, чтобы Дана уезжала. Она хочет, чтобы все оставалось так, как есть. Эти три последних года были такими счастливыми! Уехать сюда, подальше от матери, жить, как нравится, а иногда можно представить, что все они — большая семья и тетя Катя и дядя Слава — их общие родители. А теперь Данка уезжает. И все вдребезги. Потому что это она, странная и чудаковатая Данка, объединяла их всех и тянула за собой наверх. Таня вдруг четко осознала, что, не будь Даны, ее ждала бы точно такая же судьба, как у матери.