Голос ангела - Андрей Воронин

– Сколько он на самом деле стоит?

– Мы купили его за пятьсот, по случаю, – метрдотель подвел Лукина к двери отдельного кабинета, трижды постучал в панель из лакированной карельской березы и впустил гостя. Сам остался за плотно закрытой дверью, словно охранял ее от вторжения.

Большой стол уже был накрыт на две персоны, звучала негромкая музыка. Павел Изотович точно в таком же шейном платке, как у Лукина, пригладил бакенбарды, будто вытер о них вспотевшие пальцы, не спеша поднялся навстречу гостю.

– Сколько лет, сколько зим!

– Пять лет, четыре зимы, – отрапортовал Лукин.

– Как один день.

– Для кого как. Это вы здесь каждый вечер, Павел Изотович, вольны распоряжаться собой, поэтому вам и кажется, что это было вчера.

– Вчера вечером мы пили коньяк, а потом время остановилось на пять лет.

– Теперь оно сдвинулось с мертвой точки.

– Садись, дорогой, – после дружеских объятий произнес Павел Изотович, – тебя мне видеть приятно. Не рассказывай, как там плохо, я знаю.

– Даже не собирался. Самому хочется забыть.

– Забудь. – Коньяк уже был разлит в бокалы. – Это самый дорогой, – сказал Павел Изотович, подвигая бокал к Лукину.

Тот сунул руку в карман пиджака и вытащил старомодную стильную зажигалку, бензиновую. Картинно поставил на край стола, крутанул колесико. Зажигалка горела как свеча, язычок пламени отклонялся то к одному мужчине, то к другому.

– Хватит церемоний, не тяни, не томи душу. – Рядом с зажигалкой легла ладонь Самсона Ильича. Рука Павла Изотовича, усиленная двумя перстнями баснословной цены, переливаясь бриллиантами, быстро заскользила по скатерти к руке Лукина. Один за другим он принялся поднимать пальцы Лукина.

– Так и быть, не стану тебя мучить, – Лукин резко оторвал ладонь, фотография взмыла над столом, несколько раз перевернулась, а затем картинно упала рядом с зажигалкой.

Павел Изотович схватил ее, быстро водрузил на глаза очки и принялся изучать. Его губы шевелились, в уголках глаз по-стариковски заблестели слезы.

– Обрадовал старика, удивил! Ну, Лукин, ну, мать твою! Никогда не думал, что такое счастье привалить может. Где взял – не спрашиваю, но если предлагаешь… Вещь чистая, в Интерполе не значится?

– Абсолютно чиста, как слеза младенца.

– Сколько хочешь? – обнюхивая фотографию, шепотом спросил Павел Изотович.

– Давай уточним, что это такое. Ты станешь обладателем того, чем владели императоры, первосвященники, патриархи. Это не царская вещь, ей могут владеть лишь те, кто владеет миром. Это не яйца сраного Фаберже и не шкатулочка какая-нибудь, это – вещь.

– Вижу, – выдохнул Павел Изотович, – мы понимаем друг друга. Сколько?

– Вот распечаточка, – Самсон Ильич скромно положил на стол листок, похожий на ресторанный счет, – цены в фунтах стерлингов проставлены, так что умножай их, пожалуйста, на один и восемь.

– На один и пять.

– Я думаю, торг здесь неуместен, как говаривал один наш знакомый.

– За эту цифру отдашь? – Павел Изотович ткнул пальцем в середину списка.

Лукин взял листок, переломил его пополам – так, что указанная цифра осталась сверху, и оторвал нижнюю часть. Смял листок. Огонек зажигалки лизнул бумагу, и она рассыпалась пеплом в большой хрустальной пепельнице.

– Беру на одну строку выше.

– Круто берешь, – с улыбкой проговорил Павел Изотович. По улыбке можно было догадаться, он готов отдать и эти деньги. – По рукам? – нетерпеливо предложил бизнесмен. Лукин не спешил отрывать ладонь от стола.

– Крест не у тебя? – с придыханием просвистел Павел Изотович.

– Конечно же, не с собой, но принадлежит он мне.

– Еще двадцать сверху и по рукам. На этот раз ладонь Лукина вспорхнула, как вспугнутый воробей, и пальцы мужчин соприкоснулись.

– Никогда не понимал людей, коллекционирующих антиквариат, – пожал плечами Самсон Ильич. – Я смотрю на украшения, на исторические ценности лишь с точки зрения денег. Для меня это товар, а для тебя, дорогой ты мой Павел Изотович, что это такое?

Бизнесмен пожал плечами:

– Не знаю. Слабость, как наркотик. Получаешь дозу, становится радостно, весело. А за дозу наркоман готов отдать все. Посмотри на коньяк, те же сорок градусов, что и в беленькой, купленной на вокзале в ларьке. Тротиловый эквивалент, как говорят военные, тот же, по шарам бьет одинаково, но одно дело – цедить сквозь зубы дорогой коньяк, сидя в хорошей компании, а другое – в подворотне пить водку из горла. Если обладаешь уникальной вещью, то и сам становишься уникальным. Никогда не верь, если люди говорят, что они ценны сами по себе. К чему тогда дорогие костюмы, красивые любовницы? Человек – это вещи, которыми он себя окружил.

– Ты прав, Павел Изотович, это слабость, это наркомания, болезнь. Ее лечить надо.

– Она неизлечима. Если она поселилась в мозгу, вылечить ее невозможно, доза должна поступать регулярно. Даже пять лет твоего отсутствия не отучили меня от приема наркотиков. Приходилось потреблять всякую дрянь, о чем теперь жалею. Я жалею даже о том, что купил у тебя крест, который еще не держал в руках, но это простительная слабость, – Павел Изотович виновато улыбнулся. – Куда тебе доставить деньги? Как хочешь получить их – наличными, на счет, в офшорку, за границу, в Москву?

– Мне все равно, деньги – они и есть деньги. Делай, как тебе удобно. Это лишь первая часть моего предложения, – скромно заметил Лукин. – Как у всякого торговца наркотиками, у меня припасены следующие дозы.

– Слушаю, – насторожился Павел Изотович.

– У меня хватило денег выкупить лишь крест, но есть еще и оклад того же времени, примерно такой же ценности. Сам я его в руках не держал, но он существует, это точно.

– Сколько тебе надо, чтобы его выкупить? Самсон Ильич улыбнулся.

– Насчет оклада я тебе ничего не скажу, но боюсь, что тебя может хватить инсульт, потому что крест я купил… – и Лукин замолчал.

Павел Изотович побагровел, сжав кулаки:

– Неужели всего за сто тысяч?

– Не угадал.

– Неужели за пятьдесят? Не верю, – про" хрипел бизнесмен.

– Если бы за пятьдесят, то я не стал бы тебя расстраивать, но цена смешная до безумия – пятьсот баксов. Я сам не верил своему счастью.

– Врешь! За пятьсот баксов разве что хорошую бабу на ночь купить можно.

– Павел Изотович, а теперь вспомни, за сколько ты приватизировал целую отрасль сырьевой промышленности великой державы? Если учитывать масштабы, то за те же пятьсот баксов, если не меньше.

– Отрасль слишком велика, ее руками не обнимешь, даже взглядом не охватишь, она – субстанция эфемерная. Заводы как стояли, так и стоят, поезда как бегали, так и бегают, самолеты как летали, так и летают. А крест можно в руку взять, в портфель спрятать.