Год Алены - Галина Щербакова

– Нет, – констатирует Алена. – Я хороша! Я не какая-нибудь там щука, из которой только студень и варить… Есть во мне товар, есть!

Дарья так не умеет, но то, что кто-то рядом нахваливает себя, ее тоже раззадоривает.

– А я? А я как хороша! – вторит она. – У меня же линия! Смотри, какой изгиб! Меня одним движением рисовать можно… Не отрываясь… А косточки? Смотри, какие они у меня изящненькие. Будто японцы вытачивали…

Почему японцы? Но кто бы вообще стал искать смысл в этой болтовне?

Правда, когда Дашка была одна, она повторяла: «Вы все-таки не обольщайтесь тут очень… Не прописывайте ее ни в коем разе. А то потом не рассудитесь…»

Вот тут и получила Алена подарок – комнату Куни на время ее отъезда. Алена хотела пир устроить прямо сразу, при Куне. Но Куня отрубила: «Уеду, пируй без меня». Алена же терпеть не умела. Она все равно устроила пир у Нины, позвала Женьку, Дарью с мужем, привела из клуба своего начальника, лысого господина в засаленной замшевой куртке. Господин рыскал глазами по квартире, будто что-то искал. Потом, так, видимо, ничего и не найдя, сразу успокоился и стал есть варенье, жадно, по-детски облизывая ложку. Глядя, как он это делает, Нина вспомнила, что принесла от Куни большую клеенчатую сумку с банками варенья. Та просто навязала ей их. Чтобы не спорить, Нина взяла. Пришлось ехать на такси, такой неподъемной оказалась та сумка. И сейчас, глядя на заведующего клубом, который с таким аппетитом ел варенье, она пошла в кухню и стала вынимать банки. На дне сумки лежала газета, на которую протекло варенье. Стала комкать газету, чтобы выбросить, и нашла на дне справку из адресного бюро: «Плетнев Сергей Никифорович…»

Тот самый… Второй…

Куня уезжала на следующий день. «Спрошу, – решила Нина. – Ну что тут такого? Переведу все на юмор: „Что ж, мол, мадам, вы такие порочащие вас следы оставляете в корзинах с вареньем!“

А на вокзале увидела родственника Стасика и забыла про все. Рассердилась на Куню, что та не предупредила, что будет Стасик. Ну как она так могла?

Нина его сто лет не видела и еще бы сто обошлась.

Стасик – это Стасик. Нина никогда не забудет, что на шестидесятилетие матери он приехал со своим секретарем. Молодой парень демонстрировал умение понимать с полуслова своего начальника. «Какие нынче доблести в ходу», – подумала тогда Нина.

Сама она оказалась там случайно. Приехала к маме за Дашкой, которая жила у нее на каникулах. Дашка была второклассница и тогда еще охотно ездила к бабушке «на витамины». Мама сказала:

– У Раисы шестидесятилетие. Надо пойти. Я дам тебе на подарок деньги.

– Здрасьте, – возмутилась Нина. – Что у меня, своих нет?

– Ну, не знаю, – обиделась мама.

И в этом «не знаю» была старая непреходящая боль за то, что вниманием Нина ее не баловала. Шалопутной же Раисе сыновья ко всем красным дням подарки дарят, не говоря уже о днях рождения. Объяснение этому у мамы было своеобразным: «Эта Райка в детстве г… о ела». Других заслуг, чтоб ее любить, мама за своей родственницей не видела. «Стасик привез ей золотые серьги… С бриллиантами… К ее-то морде…»

Они несли в две руки большой столовый сервиз, а навстречу им шел Славик.

– Нинусечка! – обрадовался он.

И уши его запылали.

Он поцеловал ее неумело, смущенно, но с такой нескрываемой нежностью, что это увидела мама и стала зачем-то врать:

– Нина специально приехала на юбилей.

Нина подумала, что сейчас мама повторит это гостям, а ведь все знают, что она приехала за Дашкой, и так возникнет вокруг нее ложь и фальшь, в которой она будет барахтаться и начнет всех ненавидеть за это.

– Неправда, – сказала она. – Я приехала за Дарьей. Славик это прекрасно знает.

– Она у тебя прелесть! Очень похожа на тебя маленькую.

Снова неправда. Все в один голос говорили, и Нина сама это видела: дочь – копия отца. Нина знает это про себя: она запрограммирована на улавливание лжи. Но Славик, Славик! Он-то как мог… Даже так невинно, но ему врать не полагалось.

– У тебя все хорошо? – спросил Славик и ответил: – Хорошо. Дочь на тебя похожа, – еще раз подчеркнул, будто чувствовал, что она этому как раз не верит. – Она твоя. Так же брови топорщит от возмущения. Так же защищается, не дожидаясь нападения.

– Откуда ты все знаешь? – засмеялась Нина.

– Наблюдал. Твоя… Ну… может, чуть-чуть не твоя… Ты была плакса. Она нет… Она дает сдачи.

– Слава Богу! – сказала Нина.

– Все так говорят и так учат… А ведь это ужасно.

– Давать сдачи? – спросила Нина.

– Конечно. Дай сдачи! Дай сдачи! Только это и слышишь. Потом удивляемся – откуда жестокость. Отсюда.

– Знаешь, когда твоего ребенка бьют, другого не скажешь… а то ведь убьют, те, которые не знают, что это нехорошо.

– Придумали… добро с кулаками. Ну какое же добро, если оно с кулаками? Не учи Дашеньку давать сдачи, ну не учи! Стань первой…

– Ни за что! Она у меня одна… Она должна выжить…

Он сидел, сгорбившись на перекладине террасы, такой весь нескладный, неловкий, и был прав, тысячу раз прав. Нина чувствовала это всей своей шкурой.

Но правда его – как бы это сказать? – существовала сама по себе, вне жизни. Это была теория, не подтвержденная опытом. Великолепная теория, на которой не вскипятить чайник. Из штанин торчали ноги в видавших виды босоножках. А носки были явно не наши, явно из закромов Стасика.

– Пока правда будет ходить в таких штиблетах, – почему-то зло сказала Нина, – ей не победить… Вот Стасик, Стасик! Вылез в деятели государственного масштаба.

– Почему вылез? – тихо спросил Славик.

– Вылез, вылез, – закричала она. – Пролез, потому что дрался как лев… А мы с тобой были плаксы…

– Нин! – сказал он тихо и взял ее за руку. – Что у тебя не так? Ты мне скажи…

– Женька шлет тебе привет, – солгала Нина.

– Спасибо, – солгал он.

Ложь-батут подбросила их в невесомость.

Вышел Стасик. Обнял их за плечи.

– Родненькие мои, я вас люблю. – И он тоже подпрыгнул на батуте.

… Тетя Рая не могла скрыть гордого взгляда, который она бросала на приехавшего сына и его секретаря. Она всем показывала пальцем на машину. Его! Она и на Нину смотрела победоносно. Стасик по сравнению с ней являл собой убедительный пример жизненного превосходства. Тетя Рая заставила своих сыновей учиться вместе, и они оба закончили политехнический институт. Стасик быстро пошел вверх. А у Славика работа не заладилась. Ему бы совсем другое образование и другое дело.

В Москву Славик теперь выезжал редко. Нина не звала его домой. Она придумала для него свидания на Тверском бульваре. Вечером, когда в театрах начинались спектакли. Они садились на лавочку лицом к стройбанку и говорили об иррациональном. Вернее, говорил Славик. О том, какая человек грубая субстанция и как остро это ощутимо вечером именно здесь, на Тверском бульваре.