Экстрасенс разбушевался - Анатолий Дроздов

Поначалу все шло, как рассчитывал Горбачев. Сопровождавший генсека Председатель Верховного Совета БССР предложил посетить заседание парламента. Горбачев согласился, но с большой речью выступать не стал. Поприветствовал депутатов и предложил собраться вечером в большом зале Академии наук, где намечен обстоятельный разговор. Ему долго и горячо хлопали. Из парламента генсек поехал на тракторный завод. Общение с трудовыми коллективами, простыми людьми стало его коронкой. До него так не ходили в народ. Видя перед собой руководителя государства, люди проникались, слушали, затаив дыхание, а потом благодарили за разговор. Горбачев это любил.

Встреча на тракторном задалась. Рабочие внимали, улыбались и кивали головами в ответ на горячие сентенции генсека. Горбачев собирался прощаться, как внезапно вперед протиснулась женщина в спецовке.

– Михаил Сергеевич, – обратилась к гостю. – У меня к вам просьба. Разрешите?

– Говорите, – улыбнулся Горбачев.

К таким обращениям он привык. Сейчас скажет о какой-нибудь беде: отсутствии жилья, невысокой зарплате, проблемах с руководством предприятия, наконец. Он, конечно, даст указание исправить. Сюжет покажут по телевидению, что поднимет его авторитет еще выше. Люди любят, когда им помогают первые лица государства.

Только женщина удивила.

– Уймите, наконец, ваше КГБ! – заявила сердито.

– А что с ним не так? – изумился Горбачев.

– Нашего целителя Мурашко за границу выкинули. Человек трудился, не жалея себя, скольким деткам здоровье вернул! У меня сына спас. Врачи только руками разводили: лимфогранулематоз, помочь не в состоянии. Михаил Иванович взялся и исцелил. Здоров мой Дениска, – под напором чувств женщина всхлипнула.

– Погодите! – Горбачев все не мог понять. – Я, конечно, рад за вас и вашего сына. Но причем тут КГБ?

– Так они хотели, чтоб Мурашко иностранцев исцелял, – объяснила женщина. – А они с них деньги брали и себе в карманы клали. Угрожали человеку. Вот он плюнул и уехал.

– Да не может быть! – не поверил Горбачев.

– Как не может? – возразила собеседница. – Михаил Иванович сам об этом рассказал, да еще фамилию того, кто грозился, вспомнил. Подполковник КГБ Родин. Лично слышала по «Немецкой волне».

– То не наш, – поспешил с объяснением Дементей. – Ваш, московский. Мы Михаила Ивановича в обиду не давали. Все условия ему создали. Золотое сердце! Скольких деток исцелил! Нет же, выпихнули из страны. В Германии он теперь. Но и там ведет себя, как советский человек. Политическое убежище просить отказался, заявив, что патриот и вернется в СССР. Вы уж в самом деле, Михаил Сергеевич! Окоротите этих наглецов.

– Надоели! – крикнул кто-то из толпы. – Везде лазят и вынюхивают.

– Лучше бы продукты поискали! – поддержал его другой. – В магазинах – шаром покати.

– А цены, цены-то какие! – заволновалась стоявшая справа женщина. – Никакой зарплаты не хватает. Как детей кормить?

Люди зашумели, загомонили. Горбачев понял, что время уходить. Сейчас плотина рухнет, и волна недовольства его затопит.

– Разберусь, товарищи! – пообещал громко. – Непременно. До свидания!

В машину он сел в скверном настроении. Ожидавший быть приятным разговор едва не перерос в скандал. По телевидению этого, конечно, не покажут, но слух пойдет. Если уж в Белоруссии генсек станет нежеланным гостем… Странная история с этим целителем. Это чья-то дурость или подкоп под него, Горбачева? Кто-то в КГБ играет против руководителя страны? Плохо, если так. Как никто другой, Горбачев знал, чем это кончается[22].

Он снял трубку телефона и прямо из машины позвонил Председателю КГБ.

– Здравствуй, Владимир Александрович! – поприветствовал он Крючкова. – У меня вопрос. Что ты знаешь о целителе Мурашко?

– В первый раз слышу, – отозвался председатель КГБ.

– А вот в Минске его хорошо знают. Тысячи детей исцелил. Но твои орлы взяли его в оборот: хотели, чтобы с иностранцами работал, а они брали с тех деньги и себе в карманы клали. Так, по крайней мере, люди говорят. Целитель плюнул и сбежал за границу. Хрен бы с ним, но народ недоволен, возмущение высказывает. Ты уж, разберись, Владимир Александрович, кто там у тебя такой прыткий. Накажи примерно. Нам волнений только в Минске не хватало.

– Понял, Михаил Сергеевич! – построжевшим голосом ответил Крючков. – Немедленно займусь.

– Доложи, как справишься! – буркнул Горбачев и повесил трубку.

* * *

Чувство, владевшее Родиным, можно было определить одним словом – бешенство. Операция, представлявшаяся легкой и простой, провалилась с треском. Да еще вызвала скандал за рубежом. И теперь волны этого срама докатились до Москвы.

Человеком Родин был неглупым. Дураки не выбиваются в генерал-лейтенанты КГБ. Он сумел. По ступенькам служебной лестницы поднимался медленно, но уверенно. Сантиментами не страдал. Если путь наверх предстояло расчистить, делал это, не задумываясь. И плевать на тех, кто мешает. Даже если помехой был друг или начальник, некогда помогавший молодому оперативнику освоиться в Первом главном управлении. На такие мелочи Родин не обращал внимания. Он хотел стать генералом, и добился своего.

Чем выше пост в иерархии КГБ, тем больше знаешь. Став заместителем начальника ПГУ, Родин получил доступ к обширной информации. И ее анализ показал, что страна катится в пропасть. Пылающий Кавказ, ледяная решимость прибалтов, националисты во власти в Украине – это и многое другое убедительно говорило: СССР ждет смута, и не меньшая, чем в 1917-м году. Дело может кончиться гражданской войной. Предотвратить ее Родин не мог, а участвовать не хотел. Выход был. Генерал хорошо знал историю русской эмиграции – КГБ с ней работал. Умные люди покинули Россию до Гражданской войны. Те, у кого были деньги, хорошо устроились во Франции и в Америке. Да и бедные не прогадали – заняли места, освобожденные сгоревшими в войне аборигенами. Когда из России хлынул основной поток мигрантов, теплых местечек за границей не осталось. Офицеры шли рабочими на заводы, но не всех брали. Швейцар или вышибала в ресторане считались престижной должностью.

В швейцары генералу не хотелось. Он мечтал провести остаток дней в окружении детей и внуков, на вилле какого-нибудь курортного побережья. Но для этого требовались деньги, и много. Перебежчиком и предателем генерал становиться не желал. Не по моральным или идейным убеждениям – их у Родина не имелось. Невыгодно. Предатель на содержании иностранного государства – существо жалкое. Типовой домик, небольшая пенсия, строгие запреты на свободу передвижения. Могут и убить, если заерепенишься – иностранные разведки сантиментами не страдают. Они и своих не больно-то жалеют, что уж говорить о каком-то русском? Генерал это знал, потому изменять не собирался. Паспорта на чужие имена, счет в банке, тихая, спокойная жизнь в доме с прислугой. Которая знать не будет, что их хозяин, немолодой синьор или мистер, в прошлом генерал КГБ. Легенды в ПГУ разрабатывать умеют.