Высокие отношения - Михаил Рагимов

что-то громкое и весьма рыцарственно-героическое орал Бьярн. Слышались крики и шум боя. Кого-то резали во дворе… Ну ничего, работы на три минуты. А раз господин Фуррет просил — надо уважить. Может, отъебется-то, наконец!

— Ох, и тяжелая ты, наверное. Но что поделаешь! Народу требуются зрелища, так что прости. Тебе-то уже все равно. И косы у тебя хорошие. Длинные, да крепкие…

* * *

Бьярн подошел к двери в кабак, бросил взгляд на вывеску. Спалить бы ее, вместе с безруким маляром…

Толкнул дверь от себя… Она медленно отворилась. Изнутри пахнуло вонью добротной многодневной пьянки. Рыцарь даже пожалел, что не может вытереть глаза — слезы навернулись сами собой. Пили тут давно и весьма основательно!

На рыцаря тут же уставилось с десяток пар глаз. Расчеты оказались неверны. Если кто и перепил, то на ногах все равно оставалось изрядное количество. Крепок нынче разбойник, ох и крепок…

Над головой коротко свистнуло, тут же раздался громкий хруст, зазвенели по камням разбитые стекла, крошась в пыль. Хото начал первым. Вот же мерзкий хорек! Что ж, нельзя оставать от подельника!

Белый рыцарь шагнул в кабак, вытащил из ножен меч — не спеша, чтобы каждый слышал этот зловещий шорох металла о металл. И громогласно произнес:

— Слушайте меня, крысы!

Крысы замерли на миг, застыв от удивления. А потом кинулись кто куда, переворачивая лавки и столы, роняя кружки и тарелки с кувшинами.

Бьярн захохотал и кинулся в самую гущу, разя во все стороны мечом. Достал нескольких. Отточенный клинок с легкостью рубил тела на части.

На рыцаря кинулся один из громил. Высокий, плечистый, с копной курчавых волос и с коротким копьем стражи в мускулистых руках. Противник оскалился, атаковал. Зачастил уколами, будто змея жалом. Бьярн ушел от нескольких ударов, еще пара пришлась в живот, но наконечник лишь жалобно звякал о броню. Старая кираса могла выдержать и попадание из акробалисты!

Меч упал сверху, перерубая древко — не спасает оковка, когда бьет настоящий мастер! Зазвенело копье по полу. Курчавый бессильно уставился на обрубок. Следующий удар снес курчавую голову. Она улетела куда-то в угол, обдав кровью рыцаря. Бьярн, не останавливаясь, толкнул обезглавленное тело ногой. Рухнуло как колода.

Следующая крыса оказалась повеселее и куда искуснее! Так и метался, так и бил коротким ножом, больше похожим на шило. Все метил в прорезь шлема, хитрая сволочь!

Перехватив меч левой рукой за рикассо, Бьярн перешел в контратаку. Два шага, блок, рука противника уходит в сторону, он на миг раскрывается… и граненое яблоко эфеса врезалось точно между глаз. Хрустнуло. Крыса, всплеснув руками, будто утопающий, шлепнулась кулем мокрого белья.

— Быстрый негодник, — с трудом выдохнул Бьярн. Крыса заставила потрудиться, сбилось дыхание.

Над головой упало что-то большое. Шкаф? Снова раздался звон битого стекла.

— Хото, сволочь, развлекается! — оскалился Бьярн и не спеша двинулся на поиски следующей жертвы.

Девка забилась под перевернутый стол, сжалась в комочек, выставив перед собой большую двузубую кривоватую вилку. Девку била крупная дрожь. Не похожа на бандитку. Но Фуррет, помнится, говорил о ненужном мусоре…

— Как же тебя трясет, милая! — прогудел из-под шлема Бьярн. — Не стоит бояться. Я тебя не обижу.

Не успевшая поверить в удачу девка хлопнула глазами… Выпад! И она пришпилена к доске. Глотает воздух окровавленным ртом, скользит по клинку пальцами с обломанными ногтями… Мелко-мелко дрожат босые ноги…

Удар в спину сбил рыцаря с ног. Он кубарем покатился по залу, сшибая и так перевернутую мебель. Не успел подняться, как следующий мощный удар пришелся по затылку — да так, что загудело в ушах Третий пришелся вскользь, чуть не сбив шлем на грудь. Ремешки выдержали, но чуть не оторвали голову.

Кто-то легкий обрушился на спину.

— Ты нашел свою смерть, старик!

Тут же острейшая боль пронзила от макушки до пяток — невидимка ударил точно под пластину, пробив поддоспешник и вонзившись в надплечье. Еще один удар в то же место!

Правая рука повисла плетью. Бьярн заорал от гнева и ярости. Оттолкнулся всем телом. Не разгибаясь, побежал спиной вперед. Грянулся о балку так, что сам упал. Перед глазами пошли круги…

Но хоть невидимку удалось стряхнуть со спины, подарив себе несколько мгновений.

Бьярн чувствовал, как намокает поддоспешник, как теплая струйка течет по ноге в сапог. Еще немного, и в обувке начнет хлюпать, а потом он истечет кровью и помрет среди крыс. Славная смерть, что и говорить!

— Ты сейчас сдохнешь!

Невидимка оказался девчонкой. Ростом чуть ниже самого Бьярна, стройная, но крепкая. Короткие рыжие косы взметнулись будто рожки…

— Все сдохнем, — прорычал Бьярн, задыхаясь от злости и боли.

Рыцарь неуклюже вытащил басселард — против чинкуэды и даги кинжал коротковат, но сталь в полпальца на что-то сгодится! Хоть умрет в бою…

— Бьярн, я не вовремя? — раздался от лестницы голос ненавистного Хото.

— Иди нахрен с такими шутками, — обронил рыцарь, не отводя взгляда от противницы.

— Оставь его, девочка!

Девица затравленно оглянулась. Увидев стенолаза, швырнула дагу в лицо Бьярну, и будто молния сверкнула — пропала.

Рыцарь выдохнул и начал оседать.

Глава 8

Проклятый старый дон

Йорж встал у клетки, просунул узкое лицо сквозь прутья. Уши смешно торчали по краям.

— Завтра будем в городе ставить представление. Ты с нами пойдешь? Или так и будешь в говне ковыряться?

— А? Что? — Лукас потряс головой, повернулся к Йоржу. — А теперь, будь добр, повтори с начала. С самого начала.

— Смотрю, ты прям нашел свое призвание! — ухмыльнулся Йорж и подмигнул. — Смотрю, ты прям родился с лопатою в руках!

Лукас мысленно выругался, помянув кривое естество Панктократора. И циркач не подвел…

Йорж заверещал, гримасничая и размахивая руками:

— С лопатою в руках!

Черпаю я говно!

Нашел я в том труде

Предназначение свое!

Судьба моя,

Ты, сука, жестока!

Зачем Торвальди блядский,

Нагадил жидко так⁈

Лукас поморщился, прислонил лопату к дощатой стенке клетки, повернулся к Йоржу, всем видом выражающим желание услышать отзыв на свои стихи.

— Что-то у тебя с утра паршивенько с рифмой. Живот болит, что ли? Или вино мутное?

— Импровизация, — нисколько не расстроился циркач, — друг мой, импровизация наше все! И только так! Но! Если ее не готовить загодя, то можно добавить тебе работы. Что я, в общем, и сделал. С другой стороны, если сочинять заранее, то выйдет этакое шулерство, неприличное человеку искусства…

— Про говно, значит, прилично? — уточнил Изморозь.

— Естественный продукт! Отчего бы и не поговорить о нем двум благородным господам поутру?

— Самое время, ага…

Лукас себя искренне считал трепачом. Иные и не становятся студентами! Пусть даже и бывшими. Но неумолкающий Йорж мог заболтать кого угодно, трепясь о чем угодно. Иногда разговорчивость товарища вызывала острое желание шарахнуть его лопатой по затылку. Хрясь, и все! Запускай медведя в свежевычищенную клетку, к свежеприготовленному завтраку…

Мохнатой туше времени много не понадобится — к вечеру можно вытаскивать багром обглоданный скелет с полураздавленными костями… А если оставить на пару дней, то и кости в дело пойдут. Не хуже гиены истребляет! Одни зубы целыми остаются.

— Что за представление хоть? И где?

— Как это где⁈ Изморозь, ты вообще по сторонам слушаешь⁈ Или уткнулся носом в это самое, чье упоминание тебя так оскорбляет, и все⁈ Меня, может, твое невнимание сейчас оскорбляет! Сейчас на дуэль вызову! На граблях! До первой крови!

— Нет, я не слушаю по сторонам. У меня уши не как у фенека, — помахал головой Лукас, глядя исподлобья на циркача, возмущенного таким невниманием, — да еще ты верещишь как сучечка, ни хрена не слышно.

— «Верещишь», «сучечка»… Фу на тебя три раза и на макушку плюнуть! Слов всяких хамских нахватался! Короче, не хочешь слушать, так и скажи!

— Ты же все равно не заткнешься, — вздохнул Лукас. — Придется слушать.

— Не заткнусь! — радостно ответил циркач. — Короче, Изморозь, вылезай, тогда все расскажу. А то сидишь, как жирафа в клетке!

Лукас только выдохнул сквозь зубы. Некоторых даже лопатой по голове бить смысла нет — только лопата сломается.

— Подожди немного. Закончить нужно.

В несколько взмахов Изморозь дочистил клетку, поспихивал мелочь руками сквозь прутья, скалящемуся Йоржу прямо под ноги — брезгливым он и раньше не был, а в цирке и вовсе излечился от данного глупого предрассудка.

Выбрался сквозь маленькую дверку,