Наследница порочного графа - Анна Князева

Она спрятала телефон и вдруг поняла, что именно ее растревожило.

Из крыла, где находились стариковские спальни, доносился жалобный голос скрипки, от которого хотелось заплакать.

Назавтра утром Татьяна Ивановна вызвала Дайнеку в свой кабинет. Та сразу заподозрила, что будет еще одно поручение, и решила обязательно отказаться. Однако сделать это собиралась не прямолинейно и вежливо.

Директриса встретила ее с серьезным лицом и знаком предложила присесть.

– Ну вот что, Людмила Вячеславовна, – сказала она, когда Дайнека села напротив нее. – Прошу вас пройти в актовый зал.

– Для чего? А как же библиотека?

– Это подождет. Не забывайте, вы у нас совмещаете две должности и оформлены как замдиректора по организационной работе.

– Так называется моя должность?

– Именно так, – кивнула Татьяна Ивановна. – Вам известно, что мы готовимся к новогоднему гала-концерту?

– Да, вы говорили.

– Уже вовсю идут репетиции. Ваша обязанность – на них присутствовать.

– Но сегодня я хотела работать с архивом.

– Еще успеете. Архив никуда не денется. Говорю вам, подготовка к концерту важнее.

– Но чем я могу им помочь? Я не артистка.

– Этого и не надо. Просто наблюдайте и, если что, берите на карандаш.

– Брать на что? – удивилась Дайнека.

– На карандаш, – повторила Татьяна Ивановна. – Не знаете, что это значит?

– Могу посмотреть в Интернете.

– Не нужно. Я объясню: подмечайте, если что-то не так, и записывайте.

– А потом?

– Потом – ко мне на доклад.

– Надеюсь, это не значит, что я должна доносить? – насторожилась Дайнека.

– Мне нужно знать, как проходит подготовка к концерту, – сдержанно ответила директриса.

Дайнеке показалось, что Татьяна Ивановна «включила заднюю скорость», но виду не подала:

– Все поняла. Могу идти?

– Идите. Знаете, где актовый зал?

– На первом этаже, возле Римской галереи.

– У вас хорошая память.

Дайнека вышла из директорского кабинета, спустилась по лестнице и, не доходя до Римской галереи, свернула в высокие дубовые двери. Рассчитывая увидеть нечто похожее на школьный актовый зал, она замерла у входа. Зал Дома ветеранов сцены был великолепен и полностью оправдывал свою принадлежность дворцовому комплексу. Если бы Дайнеке пришлось описывать его, она бы начала с роскошной многоярусной люстры, которая, сияя хрусталем, висела под расписным потолком. Превосходный интерьер зала продолжали мраморные барельефы и гнутые кресла, обитые алым бархатом. Блистательную картину завершала театральная сцена с распахнутым занавесом.

К Дайнеке подошел старик с кудрявой прической. По складкам на его крашеных волосах было видно, что прошлую ночь он спал в бигуди. Старик был одет в пестрый пиджак. На его шее красовался желтый платок, не подходящий ни к пиджаку, ни к рубашке.

– Разрешите представиться: Рафаил Кожушкин, режиссер, – старик взял ее под руку и повел по проходу между рядами кресел. – Прошу к режиссерскому пульту.

Дайнека решила, что представляться излишне, о ее существовании уже знают все обитатели пансионата. Пока они шли к десятому ряду, возле которого располагался приставной столик с лампой, осветитель плавно убавил общее освещение. Дайнека успела заметить, что в зале сидят человек двадцать пансионеров, среди которых есть знакомые лица. Устроившись неподалеку от Кожушкина, она обнаружила, что слева от нее сидит недавний знакомец, мрачный человек в очках – Бирюков. Справа – пансионатский шофер Квят.

– Здравствуйте, Виталий Самойлович. – Дайнека начала с Бирюкова.

– Приятно вас снова увидеть, – ответил он и заметил: – Имеете хорошую память на имена.

– Что да, то да, – согласилась она и обратилась к водителю: – Вы тоже здесь? Вот хорошо! Как ваши дела?

– Хорошего мало, – мрачно ответил Квят. – Два дня просидел в своей комнате, а тут плюнул – да ну его на фиг!

– Среди людей всегда проще, – поддержала Дайнека.

Кожушкин, между тем, взял со стола микрофон, щелкнул пальцем по сетчатому кожуху и сказал:

– Раз-два-три… Меня хорошо слышно? – его голос громоподобно разлетелся по залу.

На сцену вышла коренастая старуха на толстых ногах и, приложив к глазам ладонь козырьком, глянула в темный зал:

– Рафаил, не надо так надрываться, мы вас хорошо слышим!

– Не делайте мне замечаний, Роза Самуиловна! Ступайте за рояль и делайте вашу работу!

Продолжая ворчать, старуха захромала к роялю и мощно села, припечатав рояльный пуфик огромной, как печка, задницей.

– Кто объявляет?! – крикнул Кожушкин.

Чуть повернув голову, Роза Самуиловна обиженно проронила:

– Модест Мусоргский… Картинки с выставки… Богатырские ворота… – и тяжело опустила руки на клавиши.

– Удачное начало, очень торжественно… – вполголоса сказала Дайнека и склонила голову к Бирюкову: – Вы тоже будете выступать?

Он чуть заметно кивнул:

– Во втором отделении.

– Что будете делать?

– Бить чечетку…

Что-то подсказало Дайнеке, что это неправда.

– Зачем вы так шутите?

– Ну так не задавайте глупых вопросов.

Роза Самуиловна тяжело била по клавишам, изображая колокольный перезвон. Величественные звуки аккордами уносились в зрительный зал.

– Как вы устроились? – из вежливости спросил Бирюков.

– Хорошо.

– Простите, я забыл, кажется, мы уже говорили об этом в столовой.

– Еще мы говорили о том, кто такие артисты.

– Сегодня вас ждут иллюстрации, – пообещал Виталий Самойлович. – Советую досидеть до конца.

– Я так и планирую.

Прозвучал завершающий аккорд, пианистка встала из-за рояля и, не отходя от пуфика, поклонилась. Потом снова села.

– Очень хорошо! Спасибо, Роза Самуиловна! – громко сказал Кожушкин. – Что у нас дальше?!

Два старика вынесли стол и установили его на середине сцены. Один из них объявил густым, хорошо поставленным басом:

– Сцена из спектакля «Правда хорошо, а счастье лучше» по одноименной пьесе Александра Николаевича Островского. В роли Мавры Тарасовны – заслуженная артистка России Лукерья Темьянова. Роль Грознова исполняет Василий Михайлович Ветряков.

– Комик… – Бирюков сдержанно улыбнулся. – Забавный мужик. Сыплет шутками, которые всем надоели. Жаль его, с недавнего времени стал терять память.