Шипы и розы - Лана Каминская

– Горничная, которую мы наняли на работу осенью, вам дорога? – недоуменно спросил дворецкий. – Вы её имя-то узнали только сегодня. 

– И что? Не будьте занудой, Джонатан. Мы все здесь – одна семья, разве нет? И вы мне как родной, ведь я вас знаю уже столько лет! Позвольте-ка.

Оттолкнув от себя Еву, Тим шагнул к мало что соображающему дворецкому, обхватил его лицо руками и, крепко зажмурив глаза, вперился губами прямо в колючие усики. На душе стало мерзко...

– Вот. – Тим отпрянул от ошарашенного Джонатана, боявшегося не то чтобы вытащить из глаза запотевшее стекло, но даже икнуть от удивления, и повернулся к Малесте. Облизнул губы и сладко промурлыкал: – Теперь ваша очередь, матушка. Вам-то сам бог велел быть мне роднее всех в этом доме. 

– Оставьте нас, – ледяным тоном распорядилась Малеста. 

Сказанное предназначалось дворецкому и горничной, и они поспешили исчезнуть, чтобы не накликать ещё большей беды, чем та, которая замаячила, стоило хозяйке Девонсайда наморщить лоб. Особенно торопилась ускользнуть из гостиной Ева: в меру недалёкая, она тем не менее хорошо понимала, что в случае чего хозяева церемониться не станут и скорее выставят прислугу во всём виноватой, чем сами признаются в грешке.

– А теперь давайте ещё раз и без сказок о Лиззи и прочих девицах, – отрезала Малеста, когда в комнате кроме неё и Тима больше никого не осталось. – Зачем вы приехали?

Мачеха сильно волновалась – Тим это видел. Иначе к чему дрожал голос и пальцы нервно теребили край тесьмы на платье?

По окнам начал барабанить дождь. С час назад превратившийся в лёгкую морось, он вдруг решил снова разогнаться, и в гостиной резко стемнело, ведь туч на небе прибавилось, а зажженных свечей оказалось недостаточно, чтобы разогнать воцаривший в доме полумрак.

– Причину приезда я озвучил ещё вчера. 

– Перестаньте паясничать! Вы приехали не просить родительского благословления, нет. Вы приехали поиздеваться надо мной и лишний раз напомнить мне, что в этом доме я лишняя, ведь так?

– Ваше воображение слишком разыгралось.

– Моё воображение следует за моей наблюдательностью. Всё то время, что вы находитесь здесь, вы только и ищите момент, чтобы поставить меня в неловкое положение. Я хочу верить вашим словам, но тут же понимаю, что не верю ни одному из них. Вчера вы говорили одно, а сегодня творите совсем другое. Вы ни капли не изменились, Тим! Как и прежде, вы остались всё тем же избалованным, невоспитанным, не жалеющим ничьих чувств мальчишкой! Что вы наобещали Еве? Что женитесь на ней? Что успели с ней вытворить до того, как я прервала ваше развлечение?

Тим отвернулся и отошёл к окну. Отодвинул тяжёлую портьеру и уставился в заливаемый дождём сад. Где-то далеко робко и синим огнём сверкнула первая молния. Приближалась гроза.

– Молчите? Сказать нечего? Захотели испортить жизнь глупой девчонке, а теперь отвернулись, чтобы я не видела, как вы сгораете со стыда от моих упрёков? Если это так, если вам хоть чуточку совестно, то в вас есть ещё что-то хорошее.

– Что-то хорошее? – Тим неожиданно вспылил и обернулся. – А не должно быть? Или здесь только вас почитают за ангела, а меня как в детстве втиснули в список дьяволят, так до сих пор из того списка не вытащили?

Малеста побледнела. Она не ожидала ответного нападения.

– Что за чушь вы несёте?

– Считаете себя прекрасной, правильной, порядочной?  – шёл в атаку Тим. – Может, вы и красивы личиком и говорите почти без акцента. Может, читаете правильные книжки и руку для поцелуя подаёте исключительно в перчатке, но только знайте: из-за вас я восемь лет не мог появиться в этом доме! Меня просто вышвырнули отсюда, как собачонку, которая грызёт слишком много костей, а ещё в холода вечно просится на хозяйское кресло под тёплый плед. Никогда не приходило в голову такое сравнение? За восемь лет вы хоть раз обо мне вспомнили? Вам-то хоть раз было стыдно за то, что вы сделали?

– Это было ваше желание не возвращаться в Девонсайд.

– Правда?

– Разве вам не настолько нравилось вдали от дома, что вы предпочли забыть об отце и родных местах?

– Забыть? – Тим хмыкнул. – Я был тогда двенадцатилетним мальчишкой, который потерял мать. И вы наивно полагаете, что падающее на голову Ньютона яблоко было мне дороже, чем родительский дом? Хорошо же вы обработали отца, что он запер меня в пансионе и велел не высовывать оттуда нос до самого совершеннолетия.

– Думайте, что говорите.

– А я не прав? Он бы никогда этого не сделал, не напой ему кто таких мыслей на ушко. А вы, видимо, поёте очень сладко, раз за всё время я впервые набрался храбрости сюда приехать.

Ещё одна молния разрезала небо. Раскатистый гром был так силён, что, скажи Малеста хоть слово в своё оправдание, никто ничего не услышал бы. Дождь стоял стеной, сбивал на землю цветы с кустов и развазюкивал грязь с недюжинной силой, окончательно размывая дороги, по которым и без того было ни пройти ни проехать.

Малеста поджала губы. Доказывать что-либо тому, кто стоял напротив, было бесполезно. Между ней и пасынком лежала слишком глубокая пропасть, чтобы её можно было в одночасье перешагнуть.

– Кто я вам? – Тим не успокаивался. – Помеха в получении состояния отца? Он уже составил завещание на случай своей скоропостижной смерти? Если нет, то вы, наверно, очень жалеете, что вчера не прибили меня той треклятой статуэткой.

– Как вы смеете?..

Тим фыркнул.

– Актриса из вас отвратительная. А ведь, кажется, именно актёрство было тем мастерством, которым вы промышляли, когда были помоложе и... – Тим окинул мачеху похотливым взглядом, – ...посочнее. Кого вы там играли? Пастушку с венком на голове? Вряд ли. Ставлю, что не было никакого театра. Скорее дешевые представления для одного клиента и за закрытыми дверями, где девица раздевается догола, а потом... Вам сказать, что происходит потом?

– Хватит!

Малеста тяжело дышала. Услышанное колотило по вискам, резало по сердцу и втаптывало в грязь. И хуже всего было то, что все слова исходили от человека, красота и воспитание которого были на недосягаемой высоте. На деле же и привлекательность, и манеры оказались всего лишь фальшивой оболочкой, за который прятались давно прогнившие душа и сердце. И только сейчас Малеста узнала, насколько сильно въелась гниль. 

– Прекратите. Вы... Вы мне противны!

– Я ещё не всё сказал. – В глазах Тима безудержно плясала насмешка.

– А я не собираюсь вас больше слушать.

Подобрав юбки и перейдя с торопливого шага почти на бег, Малеста спешила к широкой лестнице, встречающей гостей у парадного входа и ведущей на второй этаж, к спальням хозяев и гостевым комнатам. Щёки леди Андервуд горели, она задыхалась от слёз, а пальцы от отчаяния и злости рвали тонкие кружева на платье. До первой ступеньки оставалось совсем немного, как закружилась голова, и Малеста едва успела ухватиться за перила, чтобы не упасть. Прикрыла глаза, чуть опустила голову, стараясь дышать ровнее, но нахлынувшая слабость не отступила и не позволила сделать первый шаг наверх.