Естественная история драконов. Тайна Лабиринта. Мемуары леди Трент - Мари Бреннан

Последовал сильный рывок. Лишившееся опоры, животное грузно рухнуло наземь. Люди засуетились вокруг, спустя минуту-другую дракониха вновь была связана и разом обмякла, точно недавнее напряжение сил полностью лишило ее боевого задора – или хлоралгидрат наконец-то подействовал. Дракониху вновь поволокли вперед, и вскоре она, водворенная в яму, устало свернулась клубком на дне, под наклонной стеной.

Сухайл отвернулся от ямы и увидел меня. Не заметить меня, единственную женщину в обозримых пределах, стоявшую всего в десятке метров от него, было бы невозможно. Судя по отсутствию всякой реакции, он прекрасно знал, где я нахожусь, причем довольно давно, однако не встретился со мной взглядом и вообще ничем не показал, что заметил мое присутствие. Он просто подобрал головной платок и сокрушенно покачал головой, взглянув на пострадавшую одежду.

Несомненно, ничего ужасного в том, чтобы подойти к нему и поблагодарить за помощь, не было. Но я не сделала ни шагу, не проронила ни слова, пока ко мне не подошел Том.

Он тоже помогал тащить новенькую к яме и весь взмок от пота.

– Мы должны найти лучший способ, – тяжело дыша, сказал он.

– Да, – согласилась я, глядя вслед кочевникам и окруженному ими Сухайлу. – Это уж точно.

Амамис и Гикара – Помощь Махиры – Вольер в саду – Чинная беседа – Запоздалый подарок

Смерть Примы и появление Саэвы[2] (названной мной так за исключительную свирепость) были только двумя переменами из всех, что произошли у нас в то время. Спустя неполных три дня после сего инцидента на очередном корабле из Ширландии прибыли мои медоежки.

Я назвала их Амамисом и Гикарой, в честь тех самых брата с сестрой, легендарных основателей Спурены. Ничуть не уступая своим тезкам в стойкости, медоежки перенесли не одно, а целых два морских путешествия – правда, в куда более роскошных условиях. Я опасалась, что тяготы плавания дурно скажутся на их аппетите и по прибытии им потребуется особый уход, однако, стоило мне поставить перед ними блюдца меда, медоежки с азартом бросились к ним и принялись лакать сладкую тягучую жидкость шершавыми язычками. Когда тускло-зеленая Гикара отпихнула своего более яркого супруга от блюдца, тот попытался плюнуть в нее (таков их способ самозащиты, претендующий на своего рода экстраординарное дуновение), но без толку. Ядовитые свойства плевку медоежек придают токсины, содержащиеся в нектаре эвкалипта, но во время плавания Амамиса с Гикарой кормили клеверным медом.

Однако вскоре им предстояло перейти на обычную пищу. Несмотря на напряженность наших отношений, шейх разрешил мне для блага науки воспользоваться деревьями из его сада. Оставалось одно: разобраться, как это лучше устроить. Вряд ли шейху понравилось бы, начни я являться к нему на порог каждый день, и, дабы он не приписал мне нечистых помыслов, я особо подчеркнула, что и не думаю просить об этом. Все это значило, что вместо меня о медоежках придется заботиться кому-то из его домашних.

Конечно, я надеялась, что это может оказаться Сухайл. Правда, надежда была невелика, и совершенно справедливо, но как знать, кто решится взвалить эту задачу на свои плечи?

Однажды утром, прибыв в Дом Драконов, я узнала от лейтенанта Мартона, что в кабинете меня ждет дама из дворца шейха.

– Дама? – переспросила я. – Вы уверены?

– Вполне, – ответил он, словно удивившись глупости вопроса. – Ее имя – хаджи Махира.

Женщина, ждавшая меня в кабинете, была одета, будто супруга имама, аманианского предстоятеля на молитве: длинный плащ, лицо прикрыто вуалью, хотя меня вряд ли можно было принять за мужчину, коему следует адресовать сей знак почтения. Когда я вошла, она поднялась на ноги и сказала по-ахиатски:

– Мир вам, умм Якуб.

– И вам мир, – механически откликнулась я.

Умм Якуб – так нарекли меня в Ахии: согласно местным обычаям, родителей именуют отцами либо матерями их детей, а Якуб – ахиатская форма имени Джейкоб.

– Вы… вас прислал шейх?

Насколько я знала, имамом он не был, но одна из его жен, будучи весьма набожной, вполне могла бы одеваться в подобной манере. В конце концов, она ведь тоже совершила хадж.

Гостья указала на окна и двери:

– Не затруднит ли вас закрыть их?

От этого в комнате сделалось бы душновато… но ничего, переживу. Я затворила за собой дверь, прошла к окнам, опустила жалюзи, а, обеспечив тем самым приватность беседы, повернулась к гостье и обнаружила, что она откинула с лица вуаль.

Линия носа, тонкие очертания губ – все это тут же показалось мне знакомым. Однако шейх схожих черт не имел, и мне сделалось интересно, в кого же пошли Сухайл с сестрой – в отца или в мать.

– Я – Махира бинт Рамиз, – представилась она, подтверждая мою догадку. – Живу я в доме брата Хусама, и, услышав о ваших исследованиях, предложила помочь. Если для вас это приемлемо, можете показать мне, какого ухода требуют эти создания.

За время, проведенное в Ахии, мой ахиатский значительно улучшился, но большая часть сих улучшений лежала в области раздачи указаний и выслушивания докладов туземных работников, чего не вполне хватало для светской беседы. Я указала гостье на кресло, мимоходом пожалев о том, что на базе нет приемной, обставленной более удобно. Учитывая долгосрочность нашей работы, приемная могла бы пригодиться еще не раз. Надо бы не забыть справиться, возможно ли устроить нечто в этом роде: пока что, к моему стыду, под рукой у меня не было даже кофе с финиками.

Предложить гостье я могла лишь одно – вопросы.

– Вы – ученый-натуралист?

Это оказалось бы невероятной удачей, и притом было не так уж нереально, учитывая склонность Сухайла к наукам. К моему разочарованию, Махира бинт Рамиз покачала головой.

– Нет, я учусь, чтобы стать имамом. Для женщин, – уточнила она, видя мое изумление.

Это вполне объясняло ее манеру одеваться. Я едва не заметила, что не ожидала от сестры Сухайла подобной набожности (сам он, как и я, придерживался собственной веры без особого рвения), но вовремя прикусила язык. Сказать откровенно, в присутствии хаджи Махиры я чувствовала себя, словно за чаем с кузеном Джозефом из Кенуэя, принявшим сан магистра. Нет, он никогда не упрекал меня в недостатке благочестия, но одно его присутствие неизменно внушало мне смутное чувство вины.

– Надеюсь, это не будет для вас слишком обременительным и нисколько не отвлечет от учения, – сказала я.

– Ничуть, – заверила гостья. – Я сама попросила у Хусама позволения помочь. Я часто учусь в саду, и мне не составит труда делать, что необходимо.

Шестерни разума защелкали, зажужжали; и если некоторые из них действительно взялись за проблемы, касавшиеся медоежек, то остальные занялись расчетами, ни малейшего отношения к профессиональным материям не имевшими. Если заботы о медоежках возьмет на себя Махира, то я смогу иметь дело не с шейхом, а с ней. Точнее, мне придется иметь дело с ней, поскольку препоручить это Тому было бы против приличий – тем более при ее набожности. Подумать только: правила хорошего тона, воспрещающие женщине вести дела с посторонними мужчинами, в кои-то веки играют мне на руку! Это вполне могло предоставить кое-какие возможности.