Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Алина Сергеевна Шокарева

году жена пишет мужу-декабристу, находившемуся в заключении: «Друг мой, с каким нетерпением я жду того счастливого дня, в который тебя увижу, так грустно это, терпение не достает, с тобой, друг мой, я все забываю, даже этот ужасный острог, от которого сердце кровью обливается. Я и в нем буду счастлива с тобой»[246]. Ни слова упрека, ни нотаций, только поддержка любимого супруга.

Как правило, именно жены проявляли смирение, чем добивались мира в семье. Умение подладиться под настроение мужа считалось добродетелью. Пример тому можно найти во взаимоотношениях императора Николая I и его супруги Александры Федоровны. Императрица всегда знала по звуку шагов, в каком расположении духа Государь. Однажды она налила ему чашку чая, и камердинер подал ее государю на подносе. Николай попробовал чай, а потом с досадой сказав – «Без сахара!» – бросил ее на пол. Императрица попросила человека вытереть лужицу, не стала говорить, что сахар был в чашке, а налила другую и сама поднесла мужу со словами: «Эта с сахаром». Государь на это сказал присутствующим в комнате: «Cet ange de bonté me désarmé toujours par sa douceur!» («Этот ангел доброты всегда разоружает меня своей кротостью!»)[247].

Вот как писала их дочь, великая княжна Ольга Николаевна, о своей любимой maman: «Главное ее назначение – быть любящей женой, уступчивой и довольной своей второстепенной ролью. Ее муж был ее водитель и защитник, пользовался ее абсолютным доверием, и единственное, что утоляло ее тщеславие, это сознание, что он счастлив. Удалось ли ей сделать его счастливым? Прощальные слова моего отца, обращенные к ней перед смертью, пусть будут этим ответом: „С первого дня, как я увидел тебя, я знал, что ты добрый гений моей жизни“»[248].

Несмотря на то что брак великой княгини Екатерины Павловны был мезальянсом и невзрачный супруг не выглядел ей подходящей парой, все же она смогла оценить и полюбить супруга Георга Ольденбургского и, согласно общему мнению, была совершенно счастлива в браке. Ф. П. Лубяновский вспоминал, что когда муж ее, принц Георг, уставал от обилия бумаг и дел и приходил в раздраженное состояние духа, он, бывало, громко кричал в соседнюю комнату (личный кабинет супруги): «Катенька!» Она неизменно отвечала ему: «Я здесь, Жорж», и своим приветливым и веселым голосом снимала и напряжение, и раздражение мужа. Он успокаивался, и работа продолжалась[249].

* * *

С одной стороны, именитые супруги хотели, чтобы их вторыми половинами всегда восторгались в обществе, – но, с другой стороны, это вызывало в них ревность[250] и зачастую – вовсе не беспочвенную.

Так, Александра Ильинична Толстая вышла замуж за графа Остен-Сакена, у которого вскоре после женитьбы обнаружились признаки умопомешательства. Сначала они проявлялись как приступы беспричинной ревности, потом развилась мания преследования. Он даже пытался убить жену, чтобы та не попала в руки «врагов». Примечательно то, что Алина (так звали ее в семье) никому об этом не говорила, пока в больнице он не набросился на нее с бритвой и на ее крик не сбежались люди[251].

Граф М. Ю. Виельгорский, по замечанию зятя, «широко пользовался всякого рода приятными развлечениями»[252], однако его жена смотрела на это сквозь пальцы, так что со стороны создавалось впечатление, будто «все в этом доме поют, пляшут и целуют друг друга»[253].

Конечно, в первую очередь женщина старалась сохранить свое доброе имя. Если женщины изменяли мужьям, то молчали об этом – в отличие от мужчин, которые часто бравировали своими победами. Со стороны дамы даже намек на такое событие мог привести к скандалу и дуэли. Нельзя сказать, что все дворянки были безупречного поведения (особенно наглядно это показано в «Дневнике» А. Н. Вульфа[254], а также упомянуто в письмах О. Верне[255]), но умели скрывать свои измены.

По замечанию Н. Л. Пушкаревой и С. А. Экштута, в 1820–1830-х годах романтическая литература не столько воспитывала женщин блюстительницами домашнего очага, сколько формировала в их сознании образ демонической женщины, femme fatale, нарушающей правила и презирающей условности[256]. Однако нарушения эти также оставались в определенных пределах: прослыть распутницей было унизительно, с такой женщиной прекращали общение все ее прежние великосветские знакомые. Позволялись намеки на разбитые мужские сердца, на дуэли за нее, но не более.

Леонтий Дубельт описывает в своем дневнике, какой переполох был в доме балерины Карлотты Гризи, когда в свете узнали о ее связи с отставным офицером Абаза (причем сведения исходили от любовника). На страницах дневника Леонтия Васильевича есть также запись о том, что маркиза Виргиния Боцелла, внебрачная дочь одного из князей Эстергази, находится в тесной связи с Анатолием Николаевичем Демидовым[257].

Вокруг хорошенькой молодой хозяйки всегда образовывался кружок почитателей, и от нее требовался особый такт и умение держать дистанцию, чтобы не давать повода даже думать о близких отношениях с кем-либо из посетителей. В рассказе Л. В. Бранта «Коробочка» один мужчина, частый гость на маленьких вечерах, возжелав стать любовником хозяйки, стал смело ее преследовать, решился даже писать к ней по городской почте, дерзко требуя свидания. Теща разбранила наглеца, а Ольга (хозяйка дома) прямо ему сказала, что он глупец и только по этой причине ему прощается. За эту резкость мужчина стал усердно распространять порочащие Ольгу слухи. А. Павлова приводит аллегорические прозвища мужчин, которые рассказывают о своей победе над женщиной и уничтожают ее честь: лев, онагр, Актеон[258].

Из-за таких слухов супруги и ссорились. При этом дальнейшее поведение участников ссоры диктовалось складом характера. Супруги запирали двери спальни, прекращали разговаривать друг с другом. Рукоприкладство не афишировалось, поскольку ударить женщину считалось поступком, позорящим мужчину, – но и не слишком осуждалось. Часто жены пользовались своей нервической слабостью, чтобы добиваться от супругов нужных им действий (падали в продолжительные обмороки, жаловались на онемение рук и ног, изображали судороги и так далее).

Ценность брака в первой половине XIX столетия была выше, чем теперь, но все же и тогда некоторые супруги не дорожили хорошими отношениями. Например, полковник А. Г. Замятнин опасно заболел, к нему примчалась из другого города жена, и первые его слова к ней были: «Пашенька, ах, зачем ты приехала?» Такое приветствие «словно обдало ее холодом»[259]. Несмотря на официальное разрешение властей, развод осуждался обществом, казался чем-то «языческим и чудовищным», поэтому супруги зачастую просто разъезжались.

В рассказе Л. В. Бранта «Коробочка» ревнивый муж говорит: «Роль светского мужа не по мне. Я получил воспитание простое, старинное. Мы