Виргостан - Вячеслав Бутусов

Герральдий сдергивает чехол и обливается голубым сиянием.

– Блестяще, блестяще, блестяще! – Герральдий описывает круги возле крупного светящегося шара, парящего над травертиновым полом.

– Сегодня он мирного цвета. Попробуй окунуть руку, не бойся обжечься. А теперь загляни внутрь, – Верика продолжает мелькать кистями, прорабатывая удаленный фон.

– Как-же это тебе у-у-у… – Герральдий погружается в обьемно-пространственное изображение вслед за утонувшей в мягкой синеве рукой.

– …у-у-у-дается?! – выныривает ошарашенный Герральдий, отступая от «Людской юдоли».

Он некоторое время молчит, скорбно склонив голову, поэтому Верика просит его поделиться впечатлениями. Герральдий очевидно потрясен масштабами увиденного.

– Я как будто исчез или растворился, не знаю, как обьяснить, – задумчиво комментирует он, разглядывая свою руку.

Верика сворачивает холст, меняет палитру, закручивает тюбики.

Герральдий продолжает молчать, сдвинув брови немного в сторону.

– Вам удалось разглядеть конец человеческих страданий?

– В том то и дело… – недоговаривает Герральдий и рассеянно поглядывает на распластавшуяся махой птицу.

– Молчу, молчу! – сочувствующе кивает позировщица.

Герральдий приносит из сада большую плетеную вазу с демисезонными фруктами:

– Вот дары природы, пожалуй что к праздничному столу.

– А где же сама матушка?

– Природа-то? Да вон она! – Герральдий кивком указывает в сторону веранды.

Под навесом, в компании Геогрифа и птицы Очевидии, развалившись в кресле-качалке, громко смеется некто сверхживая и весьма буйная. Рассмотреть подробнее мешают кружащиеся плотным вихрем огненные листья, создавая подвижный кокон, внутри которого процветает другая жизнь – с галдящими птицами, невиданными цветами и диковинными плодами.

. . .

Все пьют мягкий чай с ласточками.

– Время не ждет! – обрубает свое неожиданное появление Герральдий.

Ласточки взмывают под навес, унося гирлянду черно-белых хвостиков.

Такого Герральдия Верика видит впервые. Его закованная в литое железо фигура на крепких негнущихся ногах монументально возвышается над столом.

«Наверное, какую-нибудь инструкцию получил», – предполагает Верика.

Верика подает Герральдию чашку. Герральдий, в доспехах, заросших улитками, неохотно открывает забрало:

– Я в тупике! Я не знаю, что мне подарить на твой день рождения.

– Подари мне лошадку!

– О! Отличная идея! Я подарю тебе пегаса!

– Нет уж, извини. Пегаса будем дарить тебе мы.

– Тогда – кентавра!!!

– Кентавры и лоси исключены. А конек-горбунок под охраной государства как национальное достояние.

Герральдий, не снимая кованых перчаток, увлеченно листает энциклопедический словарь:

– Так, минотавра я не предлагаю… Ага!!! Я лично знаком с Неболитом Айболитовичем, и он подскажет мне, где раздобыть породистого Тянитолкая!

– Лучше просто единорога.

– Ну, тогда до скорого, – прощается Герральдий с подножки железного коня.

Верика внимательно наблюдает за тем, как все идет своим чередом. Вот проходит броненосец Герральдия. За ним следом вышагивает необыкновенное существо, похожее на лошадь со своеобразным украшением во лбу.

«Какой он грозный – этот Единорог», – думает Верика.

«Какая она наблюдательная – эта Верика», – думает Единорог.

Каждый из них наверняка знает о себе то, чего не знает другой.

Близится час сверхестественных неожиданностей…

Герральдий упивается чайной церемонией:

– Я трус! Я боюсь приподняться и посмотреть – что же там над линией горизонта? – он автоматически отрывается от земли вместе со стулом.

– А что там?

– Вот то-то и оно! – задумывается Герральдий.

– А чего там приподниматься-то, и так понятно, что там небо! – язвительно замечает птица Очевидия.

Герральдий, внимательнейшим образом рассматривая птицу, продолжает:

– Какой-же я все-таки тривиальный мизантропишка.

Птица Очевидия искренне соболезнует и утешительно гладит его по голове мягким вязаным крылом:

– Ну и что, что мизантропишка? Ну и что, что не выдающийся?! Скромность украшает человека. Я вот, например, вообще не знаю, что такое любить. Хопнесса, дорогая! Может, вы мне чего-нибудь недовязали? Я настаиваю, чтобы меня довели до кондиции, то бишь подвергли так называемому тюнингу. Хочется полноценности бытия и сумасбродности захватывающих чувств!

Очевидия врубает форсаж и срывается с места, не оставив за собой себя ни пуха ни пера.

– А правда ли, Герральдий, что художниками становятся люди, которые не забивают себе голову всякой чепухой? – интересуется Верика.

– Правда! – не робея, клеймит себя Герральдий. – Я вот регулярно вытряхиваю из себя всякую дребедень.

Герральдий выворачивает образовавшиеся в пижаме карманы, на пол падают шишки, шахматы, рогатка без резинки, скрюченная берестяная грамота и несколько улиток.

Верика поднимает первую попавшуюся улитку.

– Ух ты! Против часовой стрелки! – ликуют недоверики.

– Не может быть! – умиляются доверики.

Птица Очевидия задумчиво разглядывает свиток:

– Так вот куда мусор из книги пропадает!

. . .

– Герральдий, поставьте себя на свое место.

– В центре?

– Нет, где-нибудь на веранде, в кресле-качалке.

– Хорошо, я буду здесь.

С этими словами Герральдий достает из образованного кармана большой тертый калач, с треском разламывает, протягивает половинку Верике, а сам задумчиво вгрызается во внутреннюю часть.

Все домашние, включая подпольных, отлично знают, что если Герральдий впадает в задумчивость, то серьезные разговоры следует отложить. Это – как сезон дождей. Разумнее переждать такой катаклизм. Верика засекает время.

Кстати, о часах. Близится вполне подходящий час…

– Я попытаюсь рассказать об этом коротко, – говорит Герральдий, стараясь не упустить главного, – или будет лучше, если я нарисую.

Верика услужливо протягивает палочку.

Герральдий мужественно приступает. На песке появляется зеленая ограда, под ней глубокий пруд, где квакают разномастные лягушки. Герральдию всегда плохо удается рисовать живность, но он старательно продолжает чертить выпученные из-под воды глаза этих неопределившихся то земных, то водных существ.