Виргостан - Вячеслав Бутусов

Хопнесса наклеивает вырезку в альбом. Потому что к тому моменту, когда закончится это предложение, одиночной планеты уже не будет, а ведь Герральдий будет еще упомянать о ней.

Предусмотрительность Хопнессы не знает границ.

Следующую историю, как правило, рассказывает сама Хопнесса:

– Как-то однажды, вечером в конце октября, я сильно занемогла, и Герральдий приехал ко мне. Житейцы сидели вокруг меня, издавая гул, и смиренно ждали, когда я умру. Герральдий подошел ко мне и лег рядом – не хотел, чтобы мы расставались. Забрал из меня всю немоготу, и остались мы лежать почти полностью опустошенные. Чуть-чуть дыхания в нас оставалось. Через некоторое время мы окрепли. И местный путеправ тогда нам поведал в дорогу, что капля любви наполняет собой тьмы жизней. «Хочешь спастись – научи себя любить».

Хопнесса изучающе посматривает в аудиторию:

– Ну что, не слишком плаксивая история?

– Прошлый раз плаксивей была, – вздыхает птица Очевидия.

Все соглашаются, что не слишком. Двойняшкисовы продолжают бурно обсуждать партию на антресоли.

– А какую партию они обсуждают?

– Сегодняшнюю, между довериками и недовериками. Предлагают использовать какой-то то ли тотализатор, то ли этотализатор.

Близится час мигновений…

. . .

Входит Верика, берет сушку, наклоняется к книге, фукает и подает Хопнессе вязаную полоску:

– Вам сообщение.

Хопнесса распускает вязь, прочитывает, сматывает в клубок, связывает ответ и откладывает на спинку кресла.

Верика берет еще одну сушку и, похрустывая, направляется к себе в комнату:

– Я удаляюсь в мир, где все девушки ходят с длинными белыми волосами.

Птица Очевидия перестает тереть коготки и с подозрением обращается к Хопнессе:

– Давно хотела поинтересоваться – почему она не делает пауз между словами?

Хопнесса сдержанно принимается за «ликбез»:

– Чтобы не встревали ненужные слова.

Колокол бьет одиннадцать раз:

– Боммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбоммбомм.

Птица Очевидия, скрепя сердце булавкой и стиснув клюв, молкнет.

– Затихнуть, но не умереть! – цедит птица сквозь дырочки.

Мягкое сердце замирает, сопение стихает.

Близится момент контрапункта…

Герральдий сообщает дату прибытия новобранцев:

– Конец первой трети первой главы.

Хопнесса вяжет носки, шапки, шарфы и прочую амуницию. Верика расписывает потолок.

Смена должна чувствовать себя как дома.

Герральдий докуривает трубку мира и, размазанно улыбаясь, сообщается с Хопнессой:

– Дорогая! Я всегда воспринимал тебя не иначе, как витающей в облаках, но теперь ощущаю и себя таковым же. Поразительно!

– Только обещай мне на первых порах не витать далеко, не то заблудишься. Вот, держись за ниточку, – Хопнесса протягивает кончик пряжи.

Герральдий с восторгом обозревает невиданные отселе окрестности. Кругом, до горизонтов, тянутся лыжные колеи, проплывают воздушные мосты, покачиваются снежные горы с крепостями. А немного в стороне проходит прямая, как просека, трасса. Вдоль нее – каньоны со стекающими краями. Герральдий указывает на безмолвную экскурсию:

– А что они там разглядывают, если не секрет?

– Взгляни сам.

Герральдий, придерживаясь за ниточку, осторожно подкрадывается к ближайшему обрыву. Отсюда он видит лоскуты земной поверхности. Выкройки из замши, кожи, хлопка, шерсти, шелка, муара, тюля, кружев и бархата ловко подогнаны и скреплены разноцветными нитками, булавками, пуговицами , брошками, пряжками, застежками, завязками, замками, клепками и прочими креплениями. Среди всей этой пестроты Герральдий замечает крохотную поблескивающую Верику, размахивающую руками.

Герральдий машет ей ответственно с высоты своего положения:

– Сейчас спустимся!

Землю уже припорошило снежком, и она стала похожа на большой мемориальный пряник.

Хопнесса сматывает клубок:

– Кстати, неплохо было бы предпринять праздничный выход в музей в рамках надвигающейся культурной программы.

Пестрый клубок скатывается на пол и устремляется к выходу. Этот клубок знают во всех уголках вернисажного мира. Он никогда не стоит на месте.

Cолнце еще не заходило, а Хопнесса уже предвосхищает восход, глядя на облачную равнину:

– Невозможно не любить красивое, – печально констатирует она и скатывает неровную нитку. – Здесь самый нежный пух на всем белом свете.

Хопнесса благоговейно поглаживает глобус мира – неземной шар естественной красоты. Смех ее напоминает клик чайки на ветру.

– Ты ведь помнишь принцессу с одиночной планеты? Ту, у которой всего было по одному экземпляру? – спрашивает неожиданный Герральдий.

– Да, я даже сохранила заметку в альбоме.

«Вот и мы пригодились!» – облегченно вздыхают доверики.

«Вспомнили наконец-то добрым словом!» – угрюмо ворчат недоверики.

– Берегите себя и планету.

Герральдий выкладывает из бездонного кармана бесполезные медикаменты, берет под козырек и выходит в открытое пространство. Изнедалёка доносится уставная выходная песня.

– А что это такое? – показывает Верика на пирамидальную голубенькую коробочку.

– Это таблетки для красоты, тебе ни к чему.

Близится час доброй воли.

Каждое новое утро Геогрифа всегда начинается с подвига. Сегодня он чистит себя под зеркалом. Зеркало вертится над ним как может. Геогриф без страха и упрека разглядывает на себе следы ночных угрызений.

Хопнесса с Верикой накрывают под абажуром в столовой. Вокруг кружится и жужжит пчелка.

– Прямо не совесть, а цербер какой-то! – сокрушается Хопнесса по поводу крестника, вынимающего из себя маникюрными щипцами щепки и колючки.

Геогриф вздыхает так глубоко, что салфетки сворачиваются на столе.

– Бумздрав! – в приказном порядке командно чихает из своего кабинета Герральдий.

– Я потрясен всеобщим вниманием! – отзывается Геогриф, расстроганно потрясая копной чугунной травы.

– Приятно потрясен? – уточняет Верика.

– Очень приятно, – тает Геогриф, – в моей органической лаборатории остался один-единственный небьющийся сосуд!