Флейта гамельнского крысолова - Мария Спасская

Годы летели так стремительно, что иногда Йозеф Крафт не замечал смену зимы весной, а лета – осенью. Голова его обросла спутанной седой гривой, которую затворник собирал в хвост, чтобы не мешало занятиям, длинную бороду убирал за пояс рубахи. Приезжающая раз в неделю нанятая в деревне баба боязливо прибиралась в его берлоге, проворно стряпала нехитрую еду и спешила обратно на своей телеге всегда до захода солнца, ибо считала Йозефа Крафта колдуном.

Приезжать она перестала после того, как однажды хозяин Вольтерштана вдруг вошел на кухню, где она готовила, и заиграл на странной флейте, заставляя стряпуху помимо воли неуклюже выводить баварскую народную песню, которую она даже не знала. При этом Крафт думал об этой песне и, следовательно, при помощи доминатона транслировал свою мысль в эфир.

Йозеф жил совсем один уже половину зимы, вспоминая о том, что надо поесть лишь тогда, когда желудок сводило от голода, а в глазах начинали кружиться черные мушки. Тогда, держа наготове охотничий нож, в кромешной темноте он брел по длинным коридорам, проходил через выстуженные ледяными ветрами залам, спускался в кладовую и отрезал кусок вяленого мяса от подвешенного на крюк окорока. Съедал, механически работая челюстями и не чувствуя вкуса, промерзшую копченую плоть и, трясясь от холода, торопливо возвращался к себе, чтобы продолжить исследовать только что созданный доминатон.

В одну из зимних ночей к Йозефу явилась Ривка. Случилось это так. Оглаживая рукой только что сделанную на доминатоне гравировку, изображающую невмы для воздействия на человека, Йозеф сидел над раскрытой книгой, вчитываясь в музыку других живых существ. В углу послышался шорох. Йозеф вскинул глаза. И увидел Ривку, сидящую на стуле.

– Ты предал себя, Йозеф Крафт. Предал мечту. Тебе никогда не быть врачом.

– Зато я сделал инструмент, способный осчастливить человечество.

– Ты лжешь себе. Не для других ты собрал по схеме мистика Порфирия доминатон, а для себя. Для собственной абсолютной власти.

Слова Ривки больно задели за живое, и затворник резко возразил:

– Мне не нужна власть! Я привык довольствоваться малым.

Иудейка усмехнулась и не без ехидства заметила:

– Поэтому ты выгравировал на доминатоне только одну мелодию – музыку человека! Животные отчего-то тебя не привлекли, хотя вон она, книга, перед тобой и ты и сам видишь, что мелодий для них у Порфирия подобрано преизрядно. Задай себе вопрос – для чего тебе необходимо, чтобы под рукой всегда был не только доминатон, но и музыка человека? Хоть раз будь с собою честен. Ты правильно подумал, но не решился сказать мне прямо в глаза – чтобы управлять людьми. Ибо доминатон – инструмент доминирующего. Теперь доминирующий – ты. Доминатон у тебя. Пользуйся похищенной мудростью Просвещенных и во веки вечные гори в огне.

Оплывая контурами и меняясь чертами лица, Ривка вдруг сделалась его матушкой и, с упреком глядя на Йозефа, сухо проговорила:

– Как же это, сынок? Ты овладел необходимыми врачебными знаниями, кои похоронил в себе. Ты встал на ложный путь. Это дьявол тебя смутил непомерной гордыней, ибо ты отказался от Бога, а свято место пусто не бывает. Пока не поздно, вернись к Спасителю. Он добрый. Он простит.

Матушка печально улыбнулась и, сокрушенно покачав головой, растворилась в ночном сумраке. Точно очнувшись ото сна, Йозеф отложил доминатон и воззрился на опустевший стул. Ни Ривки, ни матери в холодной комнате уже не было, но была правда, правда о низости, подлости и непомерной гордыне, о впустую прожитой жизни и о будущем, которого больше нет. Бог, некогда далекий и чужой, вдруг приблизил к Йозефу свое лицо и заглянул в застывшую душу большими скорбными глазами. Смертный страх охватил старика и больше уже не отпускал. С той ночи Йозеф истово молился, испрашивая у Спасителя прощения за смертный грех убийства и неуемную гордыню.

Весной он ушел в лес, чтобы жить отшельником. Поселился в землянке, питался дарами леса, не притрагиваясь к мясу, ибо было оно живое и некогда тоже имело душу. Под раскидистой ивой, склонившейся у ручья неподалеку от его землянки, Йозеф Крафт закопал деревянный сундучок с книгой книг и созданным им доминатоном, ибо, уходя, оставить в замке такие опасные вещи не решился, а уничтожить не поднялась рука.

Словно услышав его молитвы, Господь в знак прощения послал Йозефу шустрого парнишку, сбежавшего из деревни от побоев отца. И этого парнишку, прозванного Йозефом за жизнелюбивый характер Виталиусом, с особым пылом медик взялся учить лекарскому мастерству, передавая мальцу все те немалые знания, которые имел сам.

А чтобы объяснения были наглядными, Йозеф предпринял вылазку в свой замок, после его ухода окончательно утративший жилой вид, и вывез оттуда книги по медицине и сохранившийся со времен крестовых походов лекарский инструмент. Отправившийся вместе с ним в замок малыш Виталиус гораздо больше, чем фолиантами, был поражен алхимическим оборудованием в кабинете, но старик запретил прикасаться к ретортам и тиглям, пробормотав, что от многих знаний – многие скорби.

– Не надо мудрствовать, дружок. – Присев на табурет, старик потрепал пухлого мальчонку по непокорным волосам, вынимая у того из-за пазухи химические реактивы и возвращая обратно на стол. – Знаешь, как вышло с сатиром Марсием, возомнившим себя сродни богу?

– Не знаю, деда, – шмыгнул носом шустрый деревенский малец.

– Еще грек Маланиппид изложил миф о том, как фавн Марсий смастерил флейту и так искусно выучился на ней играть, что за козлоногим рогачом помимо воли следовали, приплясывая, звери и птицы, нимфы и прочие лесные твари. И осмелился Марсий вызвать Аполлона на состязание. Судьей был царь Мидас, который в силу своей недалекости отдал предпочтение флейте фавна. Разгневавшись Аполлон, игравший на кифаре[4], призвал в свидетели Муз, и они встали на сторону бога. Тогда Аполлон-победитель, осерчавший на соперника за дерзость, подвесил Марсия на высокой сосне и содрал с живого кожу, а царя Мидаса за неправедный суд наградил ослиными ушами. Так что излишняя самоуверенность, мой мальчик, приводит к поистине печальным последствиям. Послушай мудрого человека – не стремись прыгнуть выше головы. Жизнь лекаря-цирюльника не так уж плоха. Простая и ясная. Как только Господь призовет меня к себе, отправляйся странствовать по миру и лечить людей. Мне не довелось применить свои знания на практике, и именно в тебе, Виталиус, я вижу продолжение себя.

Виталиус покладисто кивал, соглашаясь со стариком, и трудолюбиво постигал нелегкую науку исцелять. Год проходил за годом, мальчик рос и мужал, а старик торопился, понимая, что дни его сочтены и со дня на день смерть придет за ним. Умер Йозеф Крафт в День Непорочного сердца Девы Марии блаженным и просветленным. Проснувшись ранним утром, Виталиус выбрался из землянки и увидел, как розовый луч зари скользнул по худому лицу старца, мертвенно раскинувшего руки на зелени травы.