Мелодия - Джим Крейс

Субрике допил вино из стакана, застегнул ширинку, схватил за шкирку Сарки, чтобы выпустить его на ночь на улицу – пусть себе ловит крыс, – и направился в центр города. Порыв, усилие и вознаграждение.

Терина увидела Бузи в крытых галереях, ведущих к рынку с его огромной арочной крышей из стекла и металла. Она узнала его голову – не заметить бинты было трудно – в обычной толпе, но не вышла из кондитерской, где пила мутный чай с мятой и разглядывала пару туфель, которые только что купила для себя. Желания поговорить с зятем она не испытывала; она вышла в город, чтобы побродить по магазинам в одиночестве, а не проводить время в разговорах, пусть даже и с родственником. Все равно она вскоре его увидит – она была в числе приглашенных на концерт. Она наденет туфли и что-нибудь элегантное, но теплое – ветерок разгулялся. Монгольфьер, который она уже видела немногим раньше, несся над городом с солидной скоростью.

Увидев Бузи во второй раз, Терина почувствовала, что должна оставить свой чай недопитым, – она кивнула, принося извинения хозяину, и поспешила за родственником. Двигался он как-то неловко, раскачивался, как пассажир, который неделю провел в море, а теперь был отягощен двумя тяжелыми чемоданами: такое зрелище в навигационные месяцы с апреля по октябрь не было в диковинку, хотя, насколько она видела, Бузи был отягощен всего лишь номером «Личностей» и небольшим пакетом, завернутым в бумагу от несчастного лавочника, у которого древние старухи покупали платки и дешевые украшения. Свободную руку он прижимал к животу, словно его мучила боль. Впечатление возникало такое, будто его кто-то лягнул в живот. Тяжелая, мучительная неповоротливость Бузи обеспокоила ее – оставить это без внимания было невозможно. По крайней мере для Терины. Она по характеру была человеком отзывчивым и заботливым, хотя люди посторонние сказали бы, что она вежлива, но без теплоты. Тут сказывалось всего лишь ее одиночество. Слишком много часов проводила она наедине с собой, слишком много лет. Она хотела казаться элегантной и доброй, но в глазах других людей выглядела скорее утонченной, высокомерной и строгой.

Когда толпы покупателей остались позади, и Терина оказалась в более спокойной деловой части города, Бузи был уже достаточно близко к ней – она вполне могла его окликнуть. Но она подозревала, что ему могло не понравиться, если бы кто-то увидел его в таком жалком виде. Возможно, он хочет сохранить свою приватность, анонимность. Любой не желает быть узнанным, если он не в себе. Поэтому она не стала пока обращаться к зятю – решила посмотреть, что будет дальше. Она просто приглядывала за ним с безопасного расстояния. Может, спазм в его желудке, или колотье, или приступ несварения пройдут, он распрямится, походка у него станет более нормальной. И тогда она сможет и дальше получать не то чтобы радость, но по крайней мере удовольствие от возможности побыть с собой наедине.

Возможно, прежде и было время, когда незаметная прогулка следом за докучливым родственником стала бы для Терины соблазнительным приключением. Она видела фильмы (например, «Влюбленный Неаполь»), в которых элегантные женщины преследовали красивых и подозрительных мужчин по касбам[11] и людным проулкам – точно так, как делала это теперь она. Альфред был красивым мужчиной – это она могла представить. И в самом деле, когда она впервые увидела его на сцене, она чуточку влюбилась в него, в его голос, чарующие любовные истории, о которых он пел. Она тогда думала, что они могли бы стать парой. Но тут вмешалась сестра, и он необъяснимым образом предпочел ее, Алисию. Подглядывание за мужем Алисии в прошлом могло бы доставить ей удовольствие, этого она не исключала. Но в ту субботу она не могла себя убедить сыграть на глазах у всех кинозвезду, и точно так же она не могла, к своему удовольствию, представить, что Альфред в его старческие годы стоит того, чтобы за ним подглядывать. Ее миссией в большей мере, чем любовная история из фильма, была забота о вдовце сестры, долг, наследство. После посещения виллы в ночь нападения беспокойство не отпускало ее. В доме, который Алисия всегда содержала в идеальном порядке, не только царили беспорядок и ветхость, там поселилась и грязь. Немытая посуда, невскрытая почта, всюду паутина. И экскременты древоточцев. Неудивительно, что тут были и животные – не только во дворе, но и в комнатах. Потрясло ее и то, что она обнаружила прах сестры все в той же безвкусной урне, водруженный на крышку рояля, словно его значительность не превосходила таковую метронома или подсвечника. Как муж покойной может так долго с этим тянуть? Джозеф, который большую часть времени оставался для нее загадкой, этот несуразный кукушонок в ее уютном гнезде, на сей раз был к месту со своим советом: дядя Альфред должен нанять горничную. Или переехать куда-нибудь, поближе к благам цивилизации и где будет поменьше комнат; и это была чистая правда.

Бузи знал, что за ним наблюдают, не догадывался, правда, что это Терина, пока по крайней мере не знал. В галерее и на рынке он почувствовал, что привлекает больше обычного внимание прохожих. Много лет уже его персона не притягивала столько взглядов, впрочем, в те времена за взглядами следовали улыбки, просьбы автографов и нередко слова «браво». Все, казалось, радовались, видя его. Как-то днем он прошел мимо бара (неподалеку от места, где он шел теперь, хромал, по правде говоря) в сторону более безликого делового района, и все посетители высыпали на террасу или сгрудились у двери, чтобы чокнуться стаканами в его честь и устроить ему овацию. Иногда за ним неотвязно шел кто-нибудь из поклонников – они не отваживались заявить о себе, просто хотели побыть рядом со знаменитостью. Никогда прежде не ловил он на себе такие холодные, такие тяжелые взгляды, как в эту субботу в городе. Не такие взгляды он искал и ценил в качестве мистера Ала, когда робкое узнавание часто сопровождалось негромким произнесением его имени. И тогда у него оставался приятный выбор: либо не обратить внимания, как сделал бы это скромный человек, либо повернуться и ответить на их улыбки своей, как обычный гражданин, чьи манеры не смогла испортить слава. Эти новые взгляды, что сопровождали его, пока он неуклюжим зверем волочил по городу свои ноги, были не то чтобы враждебными, но и теплыми он бы их не назвал. Как бы он хотел, чтобы рядом был друг, чтобы кто-то держал его под руку, делая его более незаметным. Алисия или кто-то вроде Алисии. Может, эта соседка-студентка. Она брала его под руку несколько дней назад. Он ненавидел растворенность в толпе. Ненавидел скандальную известность. Он жаждал поддержки в виде нескольких улыбок.

Поначалу Бузи, конечно, объяснял это холодное внимание к себе своим ужасным видом: он не только все еще щеголял в бинтах и повязках, к этому времени уже изрядно загрязнившихся, его еще мучила боль. Утренняя игла просверлила в нем туннель. На животе уже появились синяки, повышенная чувствительность передалась спине, паху, опустилась на связки ног. Вот и вся чувствительность, какая мне осталась, подумал он. Он больше не мог считать свое тело чем-то мужеским, способным производить силу и скорость, хотя бы мимолетно вызывать желание. Напротив, он превратился в мешок гримас и рефлексов, тиков и подергиваний, спазмов и конвульсий. Чем больше он пытался сохранять равновесие, идти с уверенностью, тем в большей мере чувствовал себя никуда не годным и нелепым. Вот оно, значит, что такое чувствовать себя старым и в некотором роде, который он еще не до конца осознал, осрамленным, хотя он и не мог сказать чем. Это наверняка не может быть связано с бешенством. Бешенство было его вторым объяснением холодных взглядов. Может быть, все на улице видят пену на его губах и боятся, что он их покусает. Он теперь стал переносчиком заразы. Но как слухи дошли до горожан так быстро? Возможно, женщина с экземпляром «Личностей» развязывала язык в каждом магазине, в каждой лавке, куда заходила: «Никогда не догадаетесь, кого я видела у врача и по какой причине он там оказался». Или медсестра заговорила? Нет, это вряд ли. Она была не из трясогузок. Если откровенно, то он был ошарашен и выбит из колеи; человек, потерявший себя. От доктора ему бы надо было идти прямо домой и отдохнуть, может быть, подготовиться к концерту, а не обманывать себя: разве мог он после мучительной инъекции ожидать, что в силах с удовольствием прогуляться по городу.