Экспонат руками не трогать - Мария Очаковская

«Боже мой, что же теперь будет, – стоя у кровати подруги, думала Динка, – у нее же съемки в августе». Об очередном Катином ангажементе она знала не понаслышке. Все это на курсе горячо обсуждалось. А курс у них был непростой, выпускной. Хорошее распределение, а стало быть, и роли, светили далеко не всем. Сама Динка снималась только один раз, еще в самом начале учебы, да и то в эпизоде. Поэтому Катькина «звездная» юность, а из последних новостей, верное распределение в штат Киностудии Горького ее, конечно, немного раздражали. Но не до такой же степени…

При мысли, что придется еще что-то объяснять Катиным родителям и Саше Железняку, у Динки просто подкосились ноги. Звонить в ординаторскую пошел их однокурсник Федя. Он же и задал щекотливый вопрос по поводу того, что будет дальше… с лицом.

– Скажите спасибо, что сепсиса нет. Рана была очень грязная, глубокая, рваная. Семен Борисович сделал все, что возможно. Скорее всего, подруга ваша налетела на гвоздь, большой ржавый гвоздь. К тому же у нее еще сотрясение мозга и перелом левого предплечья. Это тоже не шутки. Так что, молодой человек, не задавайте глупых вопросов. У нас вообще через полчаса смена заканчивается. Надо звонить – звоните. Или я закрою кабинет…

На следующее утро еще до приезда мамы и папы появился Сашка Железняк с букетом пионов. Увидев забинтованное лицо жены, он сразу сник и оставил упреки при себе. Просидел он недолго, все время держал Катю за руку, в конце почему-то попросил прощения, а потом уехал и забухал недели на две. Энергичная Таисия Федоровна приехала чуть позже. Она ничего не стала объяснять Кате, а сразу пошла к врачу. На руках у нее уже была бумага о переводе дочери в институт пластической хирургии. Там ее ждала вполне комфортная двухместная палата, обходительные, до известной степени, медсестры и лучшие в стране специалисты по челюстно-лицевой хирургии, и постельное белье было не в дефиците. Мама всегда умела договариваться. Но, увы, на Катькины перспективы это кардинально не повлияло. После осмотра шва слова тамошнего светила прозвучали как приговор. Даже повторная корректирующая операция лица не спасет. Шрам останется на всю жизнь. Конечно, со временем он посветлеет, уменьшится, станет менее заметным, едва заметным, но…

Еще лежа в коридоре мытищинской больницы, Катерина поняла, что о предстоящих в августе съемках можно забыть. Но теперь вопрос стоял жестче, в буквальном смысле «быть или не быть». Выходило, что на карьере актрисы можно с уверенностью и на неопределенный срок поставить жирный-прежирный крест.

Вопреки опасениям Таисии Федоровны слова профессора Катя выслушала спокойно. По крайней мере, выглядела она спокойнее, чем постоянно торчащая в больнице Маша, или Динка, винившая себя во всем случившемся, или похмельный Железняк с перевернутым лицом, каждый день носивший жене букеты. Казалось, все происходящее было Катерине безразлично, и она быстро шла на поправку. Рука заживала, синяки и ссадины прошли, голова больше не болела. Жаловалась она только на то, что ее постоянно тошнит.

– Это на нервной почве, – посоветовавшись, решили Таисия Федоровна с Машей. И обе ошиблись.

Потому что через семь месяцев родился Севка, а еще через семь Катя подала на развод. Сашка Железняк был забавным и очень талантливым, но распорядиться своим талантом так и не сумел. Пожалуй, именно тогда Катя поняла, что такое депрессия. Как-то все сплелось, соединилось в один клубок. И тяжелые роды, и маленький вечно болеющий Севка, и развод, и полная ее профнепригодность…

«Лицо со шрамом», – так она сама себя стала называть. Горькая ирония, а что еще оставалось?

Хотя хирург-профессор не обманул, физиотерапия, травы, втирания, мази, массаж медленно, но помогали – рубец на щеке уменьшился и посветлел. Он уже не довлел, не царил на лице, превращая его в страшную маску. А вот с Катькиными комплексами дело обстояло иначе, они множились и росли, как грибы после дождя, и любые втирания были бессильны. Посоветовавшись со знающими людьми, Таисия Федоровна принялась искать для дочери психотерапевта, тем более что сеансы Кашпировского транслировались на всю страну. Но жизнь, как водится, распорядилась по-своему. Катерине опять помог случай…

Его звали Андрес. Полное имя было таким длинным и пафосным, что Катька не успела его запомнить, тем более что Маша резко прервала все «реверансы» в прихожей.

– Хорош выпендриваться, кабальеро, лучше проводи даму в комнату и предложи бокал вина.

Друзья из Грузии прислали Машке на день рождения отличнейшее красное вино, что по тогдашним безалкогольным временам было царским подарком. Какую-то закуску ей удалось купить на рынке, и она устроила настоящее пиршество. Народу собралось много. Среди друзей именинницы Андрес оказался случайно. На Машкином потоке он продержался от силы год из-за «неудов» по испанскому и перевелся в другой вуз. С Машей они давно не виделись, но как это всегда бывает, кто-то из общих знакомых привел его с собой. И вот он уже сидит на диване в Машкиной квартире, играет на гитаре и сочным южным голосом поет «Бесса ме мучо». Пел по-испански Андрес много лучше, чем спрягал неправильные глаголы.

Андрес Конде был внуком одного из тех самых hijos de la guerra[13], отправленных в 1939 году в СССР. Республиканцы, боясь мести Франко, без колебаний сажали детей на пароходы и отправляли в далекий социалистический рай. Дети были разных возрастов – пяти, семи, десяти лет. Многие, приехав в Россию, забывали не только родной язык, но и свои фамилии. Деду Андреса повезло, на момент приезда в Россию ему исполнилось уже двенадцать. Родной язык он не забыл и передал своему сыну, а тот своему, но последний, увы, был не слишком усидчив. Мать Андреса испанского не знала, говорила с любимым сыном по-русски и звала его тоже по-русски – Андреем. Вот такая двойственность. Даже фамилия у него была двойная Блинов-Конде.

Флирт у Андрея с Катериной наметился сразу в тот же вечер.

– Имей в виду, этот mujeriego[14]ни одной юбки не пропускает, – предупредила ее Маша.

Но от красного вина слова подруги забылись, обычная Катина скованность исчезла, и она с видимым удовольствием слушала комплименты и принимала знаки внимания. Бархатные карие глаза русского испанца искрились и источали желание. Небесно-голубые смотрели в них понимающе и соглашались.

После первой ночи, проведенной в объятиях кабальеро, Катеринины комплексы поутихли, а уже через пару месяцев от них не осталось и следа.

– Ну и что, что шрам? Ведь его почти не видно. А если сделать пышную прическу, то и подавно. И вообще, Андрес говорит, что меня это не портит. – Такого она от себя не ожидала.

Андрес и Катя действительно были влюблены, а любовь, как известно, лечит. Они очень подходили друг другу, в чем-то похожие и в то же время совсем разные. Белое-черное, вода и пламень… природа любит объединять противоположности. Идиллию духа подкрепляла идиллия плоти. Да, потому что ни с кем ни до, ни после ни у Кати, ни у Андрея не было такого упоительного полноценного секса. Через полгода они поженились. К тому времени Катька уже начала работать – дубляж, озвучание, телесериалы, художественные фильмы. Она даже внешне изменилась, чувство «востребованности» и в семье, и в профессии украшает. Родители радовались счастью дочери, но продолжали сами нянчить маленького Севку – с внуком Таисия Федоровна не спешила расставаться: