Комната шепотов - Дин Кунц

Теперь полицейские знали о ее каштановых волосах. Дождь распрямил локоны, но волосы скоро придется покрасить.

Из париков, проданных липовыми сирийскими беженцами из Резеды, Джейн выбрала черный, обкорнанный со всех сторон – стильный вариант панковской прически от «Вог». Хотя парик побывал в охраняемом гномами доме, где уважали сигареты, роскошные волосы хорошо пахли: Лоис, дама в розовом спортивном костюме, держала парики в холодильнике, купленном специально для этой цели.

Джейн заколола собственные волосы, приладила парик, быстро расчесала его и посмотрела в зеркало: выглядело убедительно. Теперь нужны тени с мягким синеватым оттенком и помада соответствующего тона. Очки в роговой оправе и бейсболку придется приберечь для другой инкарнации. Она прицепила фальшивое носовое колечко к крылу правой ноздри – серебряная змейка с единственным рубиновым глазом. Из шести поддельных водительских прав она выбрала те, где фотография отвечала ее новой прическе – документ на имя Элизабет Беннет из Дель-Мара, Калифорния, – и сунула в свой бумажник.

Последней из найденных в карманах вещей, которые она выложила на стол перед переодеванием, была камея из мыльного камня. Эту половинку медальона нашел Трэвис, ее сын, неподалеку от дома близких друзей Джейн, которым она доверила его. Трэвис решил, что профиль вырезанной в камне женщины похож на мамин, что ему улыбнулась удача – найти такую штуку среди отшлифованных камней в ручье! Джейн не заметила никакого сходства, но приняла подарок и обещала всегда держать при себе: пусть защищает ее и служит залогом возвращения. Теперь она поцеловала камею, как целуют медаль с изображением святого или крест на четках, потом еще раз, крепко сжала ее в кулаке и засунула в карман джинсов.

Поскольку багажник «форда» находился под навесом здания, где помещались туалеты, Джейн уложила все вещи, не промокнув, и сразу бросилась к водительской двери. Десять минут от прибытия до отъезда.

После этого отвратительного дня она вдруг обрела уверенность в том, что ночь пройдет без тревог. Но, как самый разыскиваемый преступник в Америке, она знала, что следующий день будет нелегким, особенно из-за того, что́ она приготовила для Рэндала Ларкина.

Обстановка и состояние скромного дома Коры Гандерсан говорили о том, что она жила простой жизнью и довольствовалась маленькими радостями. Она души не чаяла в своей Дикси-Бель, для которой покупала множество игрушек и цветных свитерков, а их совместная жизнь была увековечена в полудюжине фотоальбомов. Коре нравилось вязать крючком, и весь дом был увешан ее творениями; она подписывалась на «Гайдпостс»[12]; на одной из стен красовались десятки фотографий ее любимых учеников за разные годы.

Теперь эта женщина была мертва, а ее право на тайну личной жизни – перечеркнуто, причем не столько самим фактом смерти, сколько обстоятельствами, унесшими жизни стольких людей в отеле «Веблен». И все же шериф Лютер Тиллмен чувствовал себя виноватым, вторгаясь в ее мирок, когда вместе с Робом Стассеном открывал ящики, осматривал кладовки, перемещался по небольшому дому. Кора мало чем владела и не искала ничего большего, ее скромность проявлялась буквально во всем.

Кроме дневника на кухонном столе, ничего странного не нашлось, хотя в спальне оказалось еще тридцать тетрадей на спиральке. Книжные полки закрывали одну из стен от пола до потолка. Книги в твердых переплетах и мягких обложках стояли наверху, а на нижней полке лежали трехсотстраничные тетради размером девять на двенадцать дюймов, исписанные аккуратным почерком Коры. Лютер просмотрел несколько тетрадей, Роб полистал другие, и оба пришли к одному выводу: за прошедшие двадцать лет учительница с удивительной скоростью писала рассказы и даже романы.

– Разве рукописи сдают не в печатном виде? – недоуменно сказал Роб.

– Может, их печатал кто-то другой.

– Она что-нибудь публиковала?

– Насколько я знаю, нет, – сказал Лютер, листая страницы.

– Если все это отвергли, удар был тяжелым.

– Может, никто их не отвергал.

– Думаете, она печаталась под псевдонимом?

– Может, она и не пыталась ничего опубликовать.

Роб прочел несколько строк и пренебрежительно сказал:

– Да, это не Луис Ламур[13].

Лютер заинтересовался первым абзацем рассказа и понял, что ему хочется читать дальше.

– Может, это и не Луис Ламур, но это кое-что.

Мотель в Манхэттен-Бич, хотя и вдали от берега, унылый номер, просевшая двуспальная кровать. Зато чисто и нет насекомых, по крайней мере при включенном свете. Ночной дождь – десять тысяч беспокойных голосов; ветер – неистовый оратор, что призывает собравшихся к насилию, время от времени грохоча металлическим навесом, стуча незапертой ставней брошенного здания по другую сторону улицы. Снова еда навынос, насыщенная протеином. Кола с водкой.

Джейн ела, просматривая записи о смерти Сакуры Ханнафин и о жизни Рэндала Ларкина, приятеля Лоренса Ханнафина. Все, кто был связан с миллиардером Дэвидом Майклом, жили в лабиринте обманов, у каждого имелись десятки отражений, не похожих друг на друга, – представители общественной и политической элиты, чья тайная жизнь (то есть реальная жизнь) была настоящей помойкой. Если бы ненависть Джейн превратилась в яд, все они были бы мертвы.

Выпив вторую порцию колы с водкой, она включила телевизор – посмотреть, что есть в кабельных новостях, кроме сюжетов про нее, – и впервые узнала о происшествии в Миннесоте, где погибли сорок шесть человек.

Любимая всеми учительница спланировала массовое убийство, но на сей раз не во имя Аллаха: все говорило об атаке смертника, запрограммированного с помощью наномашины. В свое время Кора Гандерсан стала «Учителем года» Миннесоты. Может быть, компьютерная модель заговорщиков указала на нее как на одну из тех, кто способен – по крайней мере, слегка – подтолкнуть общество в нежелательном для них направлении. Среди сгоревших были губернатор и конгрессмен, которые считались реформаторами.

Люди, обреченные на уничтожение, входили в так называемый список Гамлета. Джейн узнала о нем от одного из двух человек, убитых ею в порядке самообороны на прошлой неделе. С самодовольным видом политика, оправдывающего коррупцию как форму социальной справедливости, он сказал ей, что если бы кто-нибудь убил Гамлета в первом акте шекспировской трагедии, больше персонажей осталось бы в живых под конец. Казалось, они искренне верили, что эта невежественная интерпретация известного произведения оправдывает убийство восьми тысяч четырехсот человек в год.

Они были интеллектуалами, идеи воодушевляли их и значили для них больше, чем люди. Самозваные интеллектуалы вообще принадлежали к числу самых опасных людей на планете. Проблема состояла в том, что все интеллектуалы поначалу были самозваными, пока другие люди не соглашались с их статусом и не начинали обращаться к ним за словами мудрости. Им не требовалось проходить тесты, чтобы подтвердить свои блестящие способности, не нужно было представать перед научными советами. Стать знаменитым интеллектуалом было легче, чем получить диплом парикмахера.