Серый волк. Бегство Адольфа Гитлера - Джерард Уильямс

Хрустальная ночь стала для всех немецких евреев самым ясным предупреждением об их опасном положении, и до начала Второй мировой войны еще около 100 тыс. евреев нашли тот или иной способ покинуть Третий рейх. Следующее законодательное изобретение нацистов касалось тех, кто не смог или не захотел уехать – они должны были отдаться на милость государства, которое уже приготовило для них массовую бойню.

Среди напастей нового законодательства 1933 года был закон об обязательной стерилизации людей, страдающих «врожденными психическими отклонениями, шизофренией, маниакально-депрессивным психозом, наследственной эпилепсией и тяжелой формой алкоголизма». Немцы не были одиноки в своем увлечении псевдонаучной евгеникой: в 1920–30 гг. ХХ века в Европе и Америке многие увлекались ею в интересах «расовой гигиены». Одним из ее сторонников был Джон Д. Рокфеллер, основатель компании Standard Oil of New Jersey; именно его Фонд Рокфеллера в значительной мере осуществлял финансирование Института Кайзера Вильгельма – самой престижной высшей медицинской школы в Германии, занимавшейся исследованиями в области «антропологии, евгеники и человеческой наследственности» под управлением швейцарского психиатра и убежденного нациста Эрнста Рудина. Была развернута программа массовой стерилизации психически больных и «асоциальных» людей, выявлением которых занимались 220 районных «судов наследственного здоровья». Среди нескольких сотен тысяч жертв их деятельности были такие «нежелательные элементы общества», как заключенные, проститутки и даже дети старше десяти лет из сиротских приютов.

Следующим шагом, подсказанным неумолимой логикой нацистов, стала эвтаназия, «убийство из милосердия». Соответствующая акция началась в 1938 году под патронажем личного врача Гитлера доктора Карла Брандта. Первыми ее жертвами стали физически и умственно неполноценные дети – их убивали с помощью смертельных инъекций. Однако затем под ее действие попали и взрослые с такими же недостатками, а также все, у кого признавали наличие безнадежных поведенческих отклонений. Когда же выяснилось, что введение смертельных инъекций – процесс трудоемкий и не слишком эффективный, для убийств был создан целый бюрократический аппарат,[91]известный как «программа Т-4» – по адресу штаб-квартиры в Берлине на Тиргартенштрассе, 4. В октябре 1939 г. эта программа была узаконена декретом фюрера. В каждой психиатрической больнице были построены здания, якобы под бани, где пациентов убивали сначала угарным, а затем специальным отравляющим газом.

Вскоре после Хрустальной ночи Геринг изобрел хитрый способ получения выгоды из вынужденного бегства евреев из Германии. Согласно декрету, изданному 1 января 1939 г., все их имущество подлежало конфискации в пользу государства. Были организованы специальные службы, занимавшиеся «хранением произведений искусства, принадлежащих евреям»;[92]следующий декрет предписывал сдать государству «любые находящиеся в их собственности предметы из золота, платины, серебра, а также драгоценных камней и жемчуга». Экспроприация имущества евреев была первым предвестником будущего разграбления Европы нацистами. После того как Геринг отбирал для себя произведения искусства и безделушки, выручка от награбленного поступала прямиком в кассу Фонда Адольфа Гитлера или Культурного фонда Адольфа Гитлера. Располагая такими ресурсами, фюрер легко мог удовлетворять свою страсть к живописи.

Вкусы у него были сугубо мещанскими. Он пренебрегал всеми неизобразительными видами искусства, а его мнение о качестве работ было абсолютно несостоятельным. В 1934 году он приобрел портрет своего обожаемого героя – короля Пруссии Фридриха Великого кисти швейцарского художника Антона Графа (1736–1813) за немалую по тем временам сумму в 34 тыс. рейхсмарок. Это была любимая картина Гитлера, которая всегда путешествовала вместе с фюрером, куда бы он ни поехал. В качестве примера его более прозаических вкусов можно назвать случай, когда в 1939–41 гг. он заказал за 120 тыс. рейхсмарок у Германа Градля – художника, автора идиллических пейзажей[93]– шесть больших написанных маслом полотен специально для обеденного зала в новом здании Рейхсканцелярии. Предположить их заурядный характер можно из пожеланий Гитлера относительно того, что должны изображать его приобретения: «типичные виды Немецкой Земли в переплетении ее природы и культуры и в ее многочисленных обликах как родины германской нации». На другие произведения современного искусства, украсившие новое здание Рейхсканцелярии, фюрер потратил почти 400 тыс. рейхсмарок. Хотя для своей собственной коллекции он и покупал картины Рубенса, Каналетто, Ван Дейка и Ватто по рекомендациям своего советника по искусству доктора Ганса Поссе, его любимцами оставались малоизвестные художники XIX и начала XX вв., такие как Франц фон Штук и Карл Шпицвег; ни один из них не выдержал проверки временем. Бессменным же его фаворитом был Эдуард фон Грюцнер, который, в частности, писал портреты подвыпивших монахов. В разговоре с Альбертом Шпеером Гитлер как-то заявил: «Посмотрите на все эти детали – Грюцнера сильно недооценивают. Это потому, что его просто еще не открыли. Когда-нибудь он станет цениться не меньше Рембрандта».[94]Его слова так и не подтвердились.

Одним из первых действий Гитлера на посту рейхсканцлера был указ о постройке в Мюнхене «Дома немецкого искусства», где были бы представлены лучшие произведения немецкой живописи и скульптуры. Это задание было поручено Альфреду Розенбергу, идеологу нацистской партии и главному теоретику расизма, которому был присвоен грандиозный титул «Уполномоченный фюрера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием НСДАП». И здесь, конечно, крылось фундаментальное противоречие, поскольку нацистская партия была в корне антидуховна и абсолютно враждебна свободе в искусстве, равно как и любому другому способу независимого мышления. Тем не менее, ее руководство посвящало много времени вопросам культуры. Как сказал Вильгельм Фуртвенглер, персонаж в современной пьесе Рональда Хардвуда «Taking Sides» («Мнения сторон»): «Только тирания понимает силу искусства».[95]Однако роль Розенберга была двоякой: он не только отыскивал и возвеличивал политически угодные образцы немецкого искусства, но также искоренял все, что не совпадало с нацистской идеологией или личными вкусами Гитлера. Из страха потерять свои места, директора и хранители музеев по всей Германии были вынуждены сдавать в государственные комитеты «по чистке» работы всех художников, подозреваемых в «вырождении» – кубистов, импрессионистов, футуристов, немецких экспрессионистов, дадаистов, а равно и другие произведения «негерманского» искусства.