2312 - Ким Стэнли Робинсон

возможно, умнее как вид, чем как отдельные особи, но склонны к нестабильности в любых отношениях и достигли момента — теперь для нас он в прошлом, — когда люди жили в почти забытой технологической культуре балканизации в годы до 3212…

просто ждите: еще многое будет сказано…

алкоголь, пост, жажда, парилка, самоистязания, лишение сна, танцы, потеря крови, грибы, погружение в ледяную воду,

кава-кава, бичевание шипами и зубами животных, мякоть кактусов, табак,

жизнь не под крышей, бег на дальние дистанции, гипноз, медитация, ритмичные удары по барабану и пение, дурман, белладонна, Salvia divinorum (шалфей наркотический), острые или ароматные запахи, жабий пот, тантрический секс,

беганье кругами, амфетамины, успокоительные, опиоиды, галлюциногены,

закись озота, окситоцин, задержка дыхания, прыжки с утесов, нитриты, кратом, листья коки, какао, кофеин, энтеогены… этилен, энтеогенный газ, уход под землю в Дельфи

Когда они наконец вернулись со станции на Ио, Свон отправилась на Землю.

Так случилось, что первым транспортом, шедшим в глубину системы, был блэклайнер. Чувствуя из-за отсутствия Алекс тьму внутри, Свон решила лететь на нем. Варам провожал ее с характерно тревожным лицом.

Внутри блэклайнера царит мрак. Темно, словно в пещере глубоко под землей. Террарий вращается очень медленно, и сила тяжести в нем низкая. Поэтому люди здесь плавают — нагишом, в костюмах или скафандрах. Слепое сообщество осторожно передвигается вокруг зданий и плавающих конструкций, люди живут в мире звуков. Люди-нетопыри. Иногда происходят встречи, разговоры, объятия, иногда слышны крики о помощи — ее реализуют дежурные шерифы; чтобы видеть происходящее, они пользуются инфракрасными очками. Но большинство пассажиров предпочитают временную слепоту. Возможно, это наказание, возможно, мысленное странствие; может быть, разновидность секса. Свон не знала, чего хочет. К ее нынешним ощущениям блэклайнер вполне подходил.

Она плыла в чистой и глубокой темноте. Глаза были открыты, но она ничего не видела: ни руки перед лицом, ни отблеска света откуда-нибудь. Окружающее пространство казалось бесконечным, как сам космос, а может, как надетый на голову мешок. Там и сям с разных сторон доносились голоса. Звучали они приглушенно, словно во тьме люди предпочитали перешептываться, хотя впереди, вдоль центральной линии, где сила тяжести была заметно меньше, шла какая-то игра или занятия спортом — со свистками, выкриками и взрывами смеха. С другого направления доносились звуки гитары и гобоя, там исполняли барочный дуэт. Проплывая, Свон услышала чье-то тяжелое дыхание: пара как будто занималась сексом. Такие звуки, как и звуки музыки и спорта, могли привлечь толпу. Случались и нападения — люди в темноте способны на невообразимые поступки; во всяком случае, она о таком слышала. На самом деле трудно поверить, что кто-то может так нагло вторгнуться в чужое пространство. Кому это нужно? И что даст?

Постоянная темнота вскоре привела к тому, что перед глазами поплыли цветные пятна, а потом и какие-то видения-воспоминания; они словно сохранились в самих глазах. Свон смежила веки, и цветные пятна умножились. Цвета повсюду; это напомнило Свон о том, как много лет назад она выпила штамм организмов с Энцелада — безумный поступок, о котором она обычно старалась не вспоминать.

Служители этого обряда сидели вокруг горящих свечей; Полина, вживленная Свон совсем недавно, предупредила, что не нужно этого делать; небольшую чашу наполнили Enceladusea irwinii и другими микроскопическими формами жизни с Энцелада. Служитель обряда протягивает Свон чашу со словами: «Понимаешь?» — и Свон отвечает, что, конечно, понимает — величайшая в ее жизни ложь; у жидкости вкус крови; тяжесть в животе; после мгновения темноты свет свечей возвращается и становится таким ярким, что больно смотреть; вокруг рев океанского прибоя, все насыщают яркие краски, Сатурн похож на мятную конфету в виде дыни. Да, период синестезии, когда все органы чувств словно охвачены огнем; и момент истины — я больше никогда не буду прежней. Заразить себя чужаками — разве это разумно? Нет, вовсе нет! Она плачет, словно ее отравили, ее зачаровывает калейдоскоп, в ушах ревет, и она восклицает без остановки: «Но я была — я была Свон — я была — я была Свон…»

Теперь она постаралась выбросить это воспоминание в окружающую тьму, прогнать. Лишенная веса, она с усилием придает себе вращение, для чего приходится завязаться в узел. Крутясь, она начинает думать, что гитара и гобой, которые казались ей дуэтом, на самом деле далеко друг от друга. Дуэт ли это вообще? Как играть дуэт в полукилометре друг от друга? Должен быть лаг, запаздывание звука. Свон сосредоточилась на голосах инструментов, пробуя определить, играют ли они вместе. В полной темноте ей этого никогда не узнать.

Она с ужасом понимает, что так будет все время, пока она здесь. Ни одного лица, к которому можно приклеиться взглядом, вообще не на что посмотреть — воспоминания и воображение взбунтуются, изголодавшиеся органы чувств начнут выдумывать, алчно создавать предметы — но не получится ничего, кроме тоски по обществу. Чистое существование, неразбавленная мысль, открытие, что феноменальный мир может спрятать что угодно, но не может ничего изменить: тьма в сердце существования.

В животе заурчало, и Свон съела часть припасов из кармана на своем поясе. Потом облегчилась в мешок внутри скафандра и выбросила запечатанный мешок наружу; служители унюхают его и уберут. Она видела лицо Алекс и цеплялась за это драгоценное воспоминание; но и оно заставляло ее стонать. Свон завыла, как раненый зверь, не в силах сдержаться.

— Вероятно, у тебя приступ гипотипосиса, — произнесла вслух Полина. — Зрительные образы, которых нет перед глазами.

— Заткнись, Полина. — Немного погодя: — Нет, прости. Продолжай, пожалуйста.

— Апория в некоторых риториках — это выражение деланного сомнения перед тем, как перейти в нападение, как у Гилберта о Джойсе[20]. Но Аристотель называет ее неразрешимой проблемой, возникающей при наличии равно правдоподобных, но несовместимых предпосылок. Он пишет, что Сократ любил приводить собеседников к апории, дабы показать им, что на самом деле они не знают того, что, как им казалось, они знают. В своей книге о метафизике Аристотель использует множественное число — cocopim. «Вначале нужно привлечь то, что с самого начала кажется нам сомнительным», — пишет он. Позже термин «апория» использовал Деррида[21], обозначая им нечто вроде лакун в нашем понимании, о существовании которых мы и не подозреваем; он считал, что нам следует видеть их. Это не вполне та же идея, но входит в гнездо значений этого слова. «Оксфордский словарь английского языка» приводит среди примеров цитату из «Мистической риторики» Дж. Смита 1657 года, в которой говорится: апория — это вопрос о том, «что делать или говорить в необычных и двусмысленных обстоятельствах».