Принцесса-грешница - Анна Рэндол

– А тебе следовало бы знать. Мне было двенадцать лет, когда твои друзья устроили в моей стране переворот. Когда люди, которых они подняли на восстание, штурмовали дворец и застрелили моих мать и отца.

В то время Йен просто не думал о смерти еще одного короля и еще одной королевы. Но сейчас… Нет. Он не собирался расчувствоваться до слез и сожалеть о содеянном тогда. Он выполнил то, что ему приказали.

Но он причинил боль Джулиане.

Понимание этого появилось только что и стало открытием для Йена и жгло, как будто кто-то воткнул в живот раскаленную кочергу.

– Единственная причина, по которой они не убили меня и моего брата, заключалась в том, что они уже подожгли дворец и испугались за свои шкуры.

Джулиана замолчала, чтобы сделать глубокий вдох. У нее горели щеки, сверкали глаза. Его следовало повесить только за то, что он осмелился находиться в ее присутствии.

– Ты, может, и был шпионом, а я последние двенадцать лет управляла целой страной с расстояния в полконтинента, тогда как все вокруг старались эту страну у меня отобрать. Поэтому не смей говорить мне о трудностях.

Йену захотелось прижать ее к себе. Отругать ее за эти тиски, в которые ей как-то удалось его зажать, крепко привязав к себе.

Однако вместо всего этого Йен медленно захлопал в ладоши.

– Вероятно, Соммет угрожал твоим друзьям. Моей семье и моему королевству он угрожал точно. И я остановлю его.

Теперь Йену, пожалуй, пора уходить. Он разузнает, что за бумаги ей нужно получить от Соммета, и заберет их сам. Для этого Джулиане не обязательно приезжать в дом Соммета. За свою жизнь Йен проникал сквозь стены гораздо более крепких цитаделей.

И все же Йен сомневался, что убедит Джулиану отказаться от поездки, несмотря на все его уверения в поддержке. А если он не может уберечь ее от опасности, значит, он, черт побери, просто будет рядом.

– У тебя появился новый лакей, – умело поклонился Йен, совсем как тот слуга, которым он собирался стать.

Сегодня Йен не мог рисковать, ночуя в одном из своих обычных пристанищ. Все они находились в таких местах, которые буквально кишели всякого рода паршивцами, развратниками и бродягами.

И сегодня вечером, если бы кто-то из них попытался его убить, Йен боялся, что отомстит самым чудовищным способом.

А он слишком устал для подобных действий.

Ноги сами принесли его в Олбани, правда, перед дверью своей комнаты Йен немного замешкался. Черт бы побрал этого назойливого дворецкого. Лишает человека его собственной кровати.

Чувствуя отвращение к самому себе, Йен открыл дверь и едва успел вовремя пригнуться, чтобы не получить каминной кочергой по голове.

Он откатился назад и вскочил на ноги, готовый защищаться. Но второй попытки ударить его не последовало.

– А, это вы, сэр.

– Сколько работников отеля ты успел укокошить, старина?

На Кентербери была свободная рубаха бледно-лилового цвета и в тон ей кремово-лиловый ночной колпак, надетый немного криво.

– Ни одного, сэр. Ни один из них не тормозит под дверью таким мерзким образом.

– Ты мог бы меня убить. – Может, следует рассказать Кентербери о вознаграждении, мелькнуло в голове у Йена. Таким образом, если в следующий раз ему повезет, кто-то извлечет из этого выгоду.

– В таком случае, может быть, вам не следует, сэр, давать мне повод тревожиться, что за вами кто-то следит.

Вот что получается, когда твой дворецкий знает тебя с тех самых пор, когда ты был еще в пеленках.

– Я иду спать, – заявил Йен.

– Это невозможно, сэр. В вашей кровати спит девочка. Ее зовут Эппл, и она сказала, что это вы ее сюда прислали.

Неужели она действительно пришла? Расстояние до своей кровати Йен преодолел за несколько шагов. И сначала ему показалось, что это не Эппл.

Ребенок в кровати выглядел слишком маленьким и невинным. И был чистым, коли на то пошло.

На самом деле она не спала. Глаза были зажмурены слишком крепко, и тело сильно напряжено.

– Я рад, что ты оказалась умным ребенком и пришла сюда, Эппл.

– Я не могу спать в этой кровати, – приоткрыла один глаза девчонка. – Я едва не утонула в ней, – пробормотала она и подозрительно быстро закрыла глаз.

– А еще я рад, что ты искупалась.

– И вода была чистой и теплой, – в этот раз вздохнула Эппл. – Но ты не думай, – открыла она оба глаза, – что я здесь останусь надолго. Скорее всего, когда наступит утро, я уйду.

– Отлично. Это избавит меня от необходимости вышвыривать тебя, дав пинка под тощий зад.

Кентербери смерил Йена осуждающим взглядом.

Но Эппл только ухмыльнулась. Меньше всего ей хотелось, чтобы ее удерживали. Если он попытается ее обмануть, она сбежит навсегда, только ее тут и видели. Эппл успокоилась.

– Господи, я задыхаюсь в этой подушке, – едва успела сказать она и тут же уснула.

– Перестань ухмыляться, – сказал Йен, повернувшись к дворецкому. – Чтобы поселить голодающего ребенка в комнату, которой я никогда не пользуюсь, большого характера не требуется.

– Это вы так считаете, сэр. Вы понимаете, что вам придется подыскать для нее гувернантку. Было бы неправильно, чтобы в вашей комнате проживала девочка ее возраста без компаньонки.

– Ее возраста? А сколько ей лет? Восемь?

– Ей тринадцать, сэр.

Проклятие. Что он, черт возьми, знает о гувернантках? Он бы послал ее к Мэдлин, но та теперь уехала неизвестно куда, чтобы обезопасить себя и ребенка.

Вот прямо сейчас ему только и не хватало нести ответственность еще за кого-то. Сегодня он уже подцепил одну своевольную женщину. Не хватало еще добавить к ней в пару такую же своевольную девчонку.

Но, похоже, думать об этом уже слишком поздно.

– Вы можете лечь на мою кровать, сэр, – предложил Кентербери.

Да уж. Как будто он собирался отправить пожилого дворецкого спать на кушетке. Йен сам упал на кушетку, Кентербери даже не успел начать ворчать в знак протеста.

– О гувернантке я позабочусь завтра. Если, конечно, она останется. – Йен закрыл глаза в надежде отгородиться от всех событий сегодняшнего дня. Впрочем, нет, не от всех событий.

Некоторые моменты с Джулианой вполне заслуживали того, чтобы он вновь пережил их во сне. Под кончиками пальцев ее кожа была подобна шелку, и когда она придвинулась к нему, сидя на кровати… Но это уже воспоминания из разряда тех, что он проанализирует наедине.

– Мне кажется, я уже говорил, что самодовольная ухмылка совершенно не к лицу дворецкому, – добавил Йен.

– Ваша мать гордилась бы, сэр.