Золотая обойма - Владимир Колычев

— Костыль нужен, — сказал он.

— Два костыля, — заявила Надя. — И мне тоже.

— Ну да.

— Мы с тобой — калеки. Два костыля — пара.

— И что нам теперь делать? — опускаясь на землю, спросил Семен.

— Дверь выламывать.

— Предлагаешь остаться?

— Предлагаю добраться до болота. Там и останемся.

Семен поднялся, взял топорик, кое-как добрался до злополучной лестницы, еще раз осмотрел ее, с трудом, но благополучно забрался в дом. Там он и разогнул усики, которыми замочная петля держалась за дверь. А саму петлю вытащила Надя.

Она открыла дверь, хромая, зашла в дом, без сил опустилась на скамью, кисло глянула на крышу из еловых и можжевеловых лап и спросила:

— А если дождь?

— Печь растопим, баню сделаем.

— Смешно. Так, погоди. Ты сейчас шел искать Морозова?

— Морозова.

— Своего отца.

— Внебрачного.

— Э-э…

— Внебрачный отец внебрачного сына.

— Ага, — в раздумье протянула Надя.

— Он не хочет меня признавать.

— Понятно.

— Но теперь-то ему никуда не деться!

— Да?

— Ну, если я его найду и прижму к стенке.

— А ты хочешь прижать его к стенке?

— А смогу?

— Да, если у тебя есть вертолет и пачка везения.

— Ни того ни другого.

— Значит, ты — внебрачный сын Морозова?

— Доказательств у меня нет, так что давай оставим этот разговор.

— А в Москве тогда ты за доказательствами к Морозову шел?

— За совестью.

— То есть за признанием?

— Давай не будем толочь воду в ступе, — произнес Семен и открыл дверцу печки. Дрова в ней уже прогорели, но угли еще были крупные, красные. Он подбросил пару поленьев, дотянулся до можжевелового потолка, снял пару лап и затолкал их в печку. Дом вмиг наполнился едким дымом. Не самое приятное спасение от комаров, но лучше так и здесь, чем никак и в открытой тайге.

Комаров стало поменьше, а дым потихоньку рассеялся.

— Инвалидная команда! — сказал Семен, потрогав горячий чайник, стоящий на плите.

Вся вода, которую он принес утром, была в нем.

— Две здоровые ноги на двоих, — с усмешкой проговорила Надя.

— Ты давай на своей здесь чаек организуешь, а я на своей — за водой. — Семен поднялся, взял котелок.

— Уверен?

— Не смогу я здесь отлеживаться, — заявил он.

Нельзя ему здесь оставаться, нужно что-то делать. Хотя бы с базой связаться, узнать, как там идут поиски отца. Может, его действительно уже нашли.

Он смог дойти до родника, даже принес в дом воды, но рану растревожил основательно. Боль огнем жгла кости стопы. Парень делал вид, что ему не больно, но Надя все поняла и заставила его снять ботинок, в котором уже хлюпала кровь.

— Сказать тебе, кто ты? — спросила она, покрутив пальцем у виска.

— Идти надо.

— Сказать, куда? Бинтов на две повязки осталось, максимум на три. Ты меня понимаешь?

Семен кивнул. Нельзя ходить, нагружать больную ногу, пока рана не затянется.

Надя усадила его на лежак, сменила повязку, окровавленные бинты бросила за печку и сказала:

— Если что, можно будет потом постирать.

— Нормально все будет.

— Если заражение крови начнется, тогда да, будет нормально, — заявила она.

— Не начнется.

— У меня нога успокаивается. Может, я сама к дороге выйду?.. Найду машины, съезжу за подмогой.

— А выйдешь?

— Не знаю. И как я тебя потом найду? В принципе, зарубки можно оставлять на деревьях.

— Зарубки — хорошо, если к людям выйдешь. А если заблудишься?

— Тогда останутся от козлика рожки да ножки.

— От козочки.

— И от козлика тоже. Пропадешь ты здесь без меня.

— Не пропаду. Но и тебе не надо никуда идти. До завтра обождем.

— Не будем зарекаться.

Надя приготовила чай, напоила его.

— Может, на болото сходить, за клюквой? — спросила она.

— А нога?

— Не знаю.

К обеду Надя совсем перестала хромать, расходилась, действительно спустилась к болоту и принесла ягод.

— Клюква, говорят, природный антибиотик, тебе в самый раз, — сказала она.

Семен кивнул. Он чувствовал себя неважно, его еще не лихорадило, но температура уже поднималась. Парень не стал отказываться от кислых ягод, через силу затолкал в себя почти все, что принесла Надя. Однако к вечеру у него начался жар.

— Вся надежда на организм, — сказала Надя, с сожалением глядя на него. — Если иммунитет сильный, то выживешь.

— Сильный.

— У Морозова иммунитет отменный. Говорят, у него никогда не бывает простуды.

— Так он же Морозов.

— Если и ты Морозов, то ничего с тобой не случится.

— Я — Морозов, — подтвердил Семен. — Фамилия у меня отцовская.

— А гены?

— Ген у нас в роду не было, — с усмешкой проговорил он. — Игнаты, Савелии.

— Морозов — Игнат Савельевич. Ну да, ты должен это знать.

— Знаю.

— А то, что у него сын был, знаешь? — Надя пристально посмотрела на Семена.

— Я — его сын.

— У него законный сын был. Его тоже Семеном звали.

— А почему звали? Почему был?

— Да, говорят, отказался он от отца.

— Кто говорит? — осведомился Семен.

— Почему он от отца отказался? — Надя продолжала смотреть на него в упор.

— Почему?

— Вот я у тебя и спрашиваю.

— У Семена Морозова умерла мать, и его отец женился на другой. Сразу!

— Семен взбунтовался?

— Ушел в армию. Там и оставался. Пока не оказался здесь, в этой глуши, — сказал он.

— Отец тебя не ищет? — Надя смотрела на него, как на сундук с волшебными самоцветами.

— У него — дочь, молодая жена. Как там в песне поется?.. Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…

— Значит, Морозов тебя разрушил?

— Нет, он просто отказался от сына.

— Но ты же можешь предъявить права. Эй, хватит мне тут лапшу на уши вешать!