175 дней на счастье - Зина Кузнецова

удивительно, телефон все еще работал. Хотя, наверное, отметила Леля, будет теперь тормозить. Папе она ничего не расскажет, решила Леля. Почему-то было стыдно.

Щеке стало щекотно, будто по ней капелька покатилась. Леля вспомнила, что Лера в нее плюнула. Наверное, слюна… Леля поспешно полезла в сумку, ища салфетки.

– Держи, – услышала она тихий голос.

Сонечка стояла около нее и протягивала детский тканевый носовой платок, на нем были вышиты птички с большими добрыми глазами, похожими на Сонечкины.

– Ты видела? – спросила Леля, поспешно стирая со щеки слюну.

– Только конец. Как раз в школьные ворота вошла. Из-за чего они так? Мне рассказывали, что после похода в лес у вас все наладилось.

Леля молчала. Ей стало страшно рассказывать: вдруг Сонечка тоже отвернется от нее и войдет в школу, не сказав ни слова. И платок заберет.

– На заводе сокращения, Катин отец работу потерял, – все-таки сказала Леля.

– Бедный, – вздохнула Сонечка. – У нас тут сложно найти работу, на которой платили бы нормально. Если хочешь, пойдем ко мне? У меня дома, конечно, не очень красиво, но чай мы с мамой любим пить хороший. Хочешь?

Леля кивнула, не имея сил говорить. Появиться в школе она сейчас не может. Дрожь не проходила.

До Сонечкиного дома добрались быстро: как раз пришел нужный автобус. Квартирка была маленькая, однокомнатная, со старым ремонтом. Где-то около пола были порваны обои («Это кошечка наша все ободрала», – смутившись, объяснила Сонечка), вся мебель потерлась, в ванной откололась плитка в некоторых местах, а на кухне с трудом могли поместиться двое: второй сидел почти в проходе.

– Ты какой чай любишь? – спросила Сонечка.

– Любой, хотя лучше черный.

– Очень вкусный черный, тут бергамот, базилик, мята, мелисса. Мы сушили травы летом.

Сонечка старательно промыла кружку для Лели, расстраиваясь, что чайный налет никак не оттирается. Ей было мучительно стыдно за такую плохонькую квартиру и бедную обстановку. Но почему хотя бы кружки не могут быть хорошие, чистые!

– Извини, тут от чая налет… Но я хорошо ее помыла, это не грязь, – сказала Сонечка тихо, наливая Леле в кружку кипяток.

– Спасибо.

– Бери вафельки. Они очень вкусные.

– Ты не боишься уроки прогулять?

– Первый английский, ничего страшного. А вот на второй, литературу, придется идти. Сергей Никитич прогулы на тормозах не спускает.

– Я не понимаю, почему они винят меня. Я ни в чем не виновата, – сказала Леля, закрыв лицо ладонями.

Сонечка вздохнула.

– Эта злость не от счастливой жизни. Как-то я хотела купить себе новый свитер, – помедлив, сказала она, – пошла в магазин, а они там столько стоят… Ух! Я вышла злая и расстроенная. Мне казалось, что все так нечестно, несправедливо. Почему кто-то может купить пять таких, а я ни одного. Зашла в продуктовый за шоколадкой, а когда вышла на улицу и откусила от нее дольку, мне нагрубил очень плохо одетый мужчина. Наверное, бомж, потому что он не мог купить эту шоколадку и очень злился, но не на меня, я это поняла. Это была такая большая обида за себя…

Леля убрала ладони с лица и посмотрела на Сонечку.

– Они чего-то хотят от меня, – сказала она, – а я не могу ничего сделать. Ну вот скажи, разве я могу повлиять в этой ситуации хоть на что-то? Или помочь? Что мне, отца умолять не увольнять людей? Смешно. В самом деле смешно. Ведь то, что происходит сейчас на заводе, это все давно решено где-то высоко над нашими головами.

– Да, – согласилась Сонечка, – ребятам и их родителям просто очень больно и страшно. Мы нашли нашу кошку со сломанной лапкой. Она так остервенело кусала нас, пока мы несли ее к ветеринару…

– И что, терпеть, когда мне в лицо плюют? Я не могу… Меня такая злость берет!

Сонечка помолчала. Леля отпила чаю. Зашумел холодильник. В квартире что-то щелкнуло.

– Я тебе кое-что скажу, – начала Сонечка, – но ты, пожалуйста, не смейся. Я много обо всем думала и кое к чему пришла. Моя бабушка, она уже умерла, но раньше постоянно таскала меня в церковь. Бабушка очень верила. И Библию мне читала. Я помню, меня так возмущало, что нужно подставить вторую щеку и любить ближнего. Я никак не могла понять, как мне любить папу, если мы с ним постоянно сталкиваемся в магазине, а он делает вид, что не знает меня, и уходит к другой жене и детям. Или как любить маму, когда она только злится на меня, что бы я ни сказала, и непонятно почему, за что… Наверное, за то, что я родилась. Я много думала. Все сопротивлялась. А потом вывела для себя мысль, которая меня очень греет и, не знаю, придает смысл жизни, что ли… Я сама не очень религиозная, но я все-таки верю в добро и любовь. И добро, оно всегда из любви идет. Такой, знаешь, большой человеческой любви к живому. А щеку вторую надо подставить, потому что, когда не отвечаешь ударом на удар, ты прерываешь круг зла. Цепочка обрывается, и зло дальше не идет. Ты не передаешь его другим. И вот это любовь. И вот это доброта. Я не знаю, понятно ли говорю… Понимаешь, для меня-то эта мысль ясная, я ее со всех сторон уже обдумала. Может, она мне притерлась и я уже чего-то в ней не вижу. Но я так живу – я обрываю зло. Не уничтожаю (это все-таки бесполезно), а именно не даю продолжения. – Пока Сонечка говорила, сквозь тучи просочился тоненький луч солнца и осветил ее правую щеку. – Как тебе чай? Правда, вкусный?

– Да, – сказала Леля, раздумывая над Сонечкиными словами.

Пребывая в размышлениях, она бесцельно обводила взглядом кухню. На подоконнике, заваленном пакетами гречки и упаковками макарон, стояла микроволновка, а на ней Леля увидела все ту же толстую старую книгу, которую когда-то случайно выбила из Сонечкиных рук, – «Братья Карамазовы». Леля не любила Достоевского. Она не осилила даже «Преступление и наказание», а оно было, кажется, раза в два меньше этой книги. Как у Сонечки хватает терпения?

Вдруг краем глаза Леля увидела, как подоконник около микроволновки пошевелился.

– Это наша кошка, – сказала Сонечка, заметив, как Леля испугалась. – Она иногда сливается с поверхностью – белая такая. Я вчера ее мыла, шерстка очень мягкая, погладь.

Леля протянула руку над макушкой кошки. На нее смотрели два больших светло-голубых глаза, как у Сонечки.

В дверной звонок несколько раз резко позвонили. Затем кто-то забарабанил по двери кулаком. Кошка, до этого ласковая и спокойная, сжалась, зашипела и убежала.

Сонечка виновато посмотрела на