Три робких касания - Евгения Мулева

Их всё равно никто не увидит. Я убрала рукописи в шкаф, затолкала под ящик с чулками, занавесила платьями и дверцу с размаху прикрыла. И всё одно – их никто не прочтёт.

Остаётся одно, но этот день уже ничем не испортить. Сяду в автобус, куплю мандарин, поднимусь, потеряю кошку и скажу:

– Привет.

– Аня?

Как имя твоё…

Тут холодно. Ветер трепал провода.

Я здесь, я останусь. Клочками вода

Срывалась с откосов заржавевших труб,

Как имя твоё – пара вдохов от губ,

Как имя моё – неуверенный взгляд.

Всё шорох – случайность, созвучья не в лад,

Нелепо да верно касанья твердят,

Дойдут до предела и вновь повторят.

Где звёзды, где розы? Где сладкий испуг?

Нам вечер печальный достался. Упруг

О грязные стёкла слепой перестук.

Здесь каждым мгновеньем откликнется звук.

И звуком растает мгновенье,

Уйдём с твоего позволенья?

Здесь серые лужи, там сажа, там медь.

Волнительно видеть и глупо смотреть.

В дыму горизонты – печальная мреть.

Забуду. Забудь. Бесполезно жалеть

Мохнатые тучи, карминовый свет.

Мы так мимолетны – нас будто бы нет.

Нам только б коснуться нечаянным теплом.

И серые лужи за грязным стеклом

Погаснут.

Тот, что смеётся

«Как ваши дела, Килвин?»

Прекрасно.

«Не сходите ли на Речной вокзал?»

Схожу, конечно! О чём речь?

Дурак! Нужно было отказаться. Хотя бы раз в жизни. Не страшно, они бы пережили, кого-нибудь другого вместо меня отправили…

В оранжереи господина Марвина Морского дуло только так! Всё орхидеи сморщились. Господин Морской жевал сигару, быстро-быстро перебирая пальцами пакетики с семенами, словом скучал.

– Вам, сударь, кошмары снятся?

– Снятся, наверно, – я призадумался. – Я их не запоминаю.

– Очень жаль, – сигару он, наконец, дожевал и выплюнул, предварительно проверив, достигла ли она нужной кондиции.

– Отчего же?

– Да тут такое дело. Понимаете? – Я заранее покрутил головой, не соврав ни капельки. Морской согласно хмыкнул. – Я их, видите ли, коллекционирую.

– Эм… – ну, мило. Что ещё сказать?

– В кошмарах кроется очень и очень многое. Они могут рассказать о своём человеке куда больше, чем… ну вы понимаете?

– Э…

– Страх, сударь, он почти магия. Я, видите ли…

Магия! Ха. Безумцы. Они все помешались на этой богопротивной магии.

– Не вижу. Господин Морской, предлагаю всё же вернуться к нашим делам. Как звали человека… – Возможно, мой тон оказался излишне жёсток, а возможно, господин Марвин просто немного кретин. Мужчина вздрогнул, густо покраснел и спрятал подбородок в ворот. И между тем Морской был не так уж плох, хоть и похож на залежавшуюся сельдь, хоть и пахло от него не многим лучше. Он рассказал мне всё. Всё-всё, что мог, наврал, конечно, собака. Да и на том спасибо.

Оставив орхидеи спокойно прозябать и печалиться в компании сквозняков, клубники и жеваных сигар, я, совершено свободный и даже немного довольный, отправился в сторону речного вокзала. Эх, если эти гении не набрехали да не напутали ничего, сегодня прибудет баржа из столицы. Делать мне, разумеется, больше нечего, как на таможне халтурить. Самое обидное, что и не приплатят. Эх, лучше б набрехали…

У кого-то украли кота, у господина Морского воры в лавке да тараканы в башке, у меня документации – кипы и стопочки, а городу нипочём – вон гуляют! И откуда в парках столько беззаботных, безработных?

***

Речной вокзал, затянутый по самые шпили плотными строительными лесами, угрюмо дремал в ожидании завтрашнего полудня. Отгрузка не начнётся, пока, откуда надо, не придёт разрешение. В таких делах обычно не тянут, но здесь случай особенный. Из самой столицы прибыли, да ещё и не по графику! Синевато-чёрная вода то набегала, то замирала у края понтона. Я шел вдоль самой кромки, у самой воды. С перемазанных старой краской столбиков вспархивали недовольные чайки, пролетали пару метров и опускались вновь. Громада баржи виднелась издали, я заприметил её ещё из поезда, длиннющая, ржавая, полупустая. Будто не к нам товар привезли, а от нас хотят чего-то. Только что такого в Карильде взять можно? Нам в столицу поставлять нечего. Всё, что есть, по городам и посёлкам расходится. Да и чёрт с ним, какое моё дело? В том-то, честно говоря, и вопрос – зачем я, о светлые слуги, мог здесь понадобиться? Кроме чаек бело-чёрных с жёлтым клювом, мне также встретились три толстые утки, посмотрели на меня искоса, мол, что ходишь, где ни попадя, и вернулись к своим делам. Дуло холодом, то ли от реки, то ли просто по-осеннему. Эти, небось, чай пьют, а мне тут…

У баржи крутился престранного вида господин: бородка гладкая, глаза хитрые и чуточку сощуренные, сам худой, не толще Галвина, но жилистый, и всё бы ничего, да его одежда… сероватый неброский плащ, ботинки и броня. Первый раз вижу человека в латах, тем более, в таких! В пластмассовых. Ни кольчуга, ни панцирь из стали – зеленоватый нагрудник, наколенники…Бутафория? Артист, наверное. А рядом ещё четверо в похожем одеянии, только цвет нагрудников у них посерей.

– Здравья желаю! – Ну и что меня понесло на этой «здравие»? Сказал бы «добрый день»…

– Вольно.

В смысле?

– Вы, я так понимаю, Килвин? – продолжил парень в сероватом нагруднике.

– Да, – очень странно. Более, чем странно. – Чем могу служить?

– Он мне нравится, – он затушил сигарету о столбик. – Что скажешь, Якоб?

Названый Якобом медленно повернулся в мою сторону. Его странноватые зелёные латы мерцали, точно речная гладь.

– Добро, – и ответил – отмахнулся. – Моё имя Якоб Вих, парень, —представился незнакомец в зелёном. Голос у него оказался на диво громкий и бойкий. – Мобильная гвардия Брумвальда. – Светлые слуги, он из гвардии! А чин не назвал… – У нас для тебя есть два предложения: первое интересное, а второе, если откажешься. Джерго, что там про этого парня, он нам подходит?

– Процентов на шестьдесят семь, – откликнулся черноглазый Джерго, что-то в его облике было не так, то ли держался он как-то странно, слишком размеренно и сонно, то ли нос, хотя нос как нос, ну волосы чёрные, как у Аньки. Не пойму. Честно говоря, вся эта компания меня немного тревожила, будто… Нет, не знаю. Так пахнет в чужом доме. Такое тихое и навязчивое чувство, как звери чуют… Ерунда!