Главный бой - Юрий Никитин

Русые волосы, коса толщиной в его руку падает до поясницы.Ясные серые глаза, высокие скулы и несколько тяжеловатая нижняя челюсть, к томуже, как и у него, вызывающе выдвинута вперед, что больше пристало мужчине.Женщине же надлежит быть с подбородком, скошенным назад, глазами, потупленнымидолу, на щеках милые ямочки, да и шаг чтоб не столь размашист…

Она на ходу отцепила зайцев. Добрыня проследил, как онашвырнула их на крыльцо. Ее глаза не оставляли сурового лица витязя.

— У нас гость?..

— Да-да, — льстиво заговорила старуха, — унас дорогой гость, доченька! Доблестный богатырь из-за леса…

— Добро пожаловать, — сказала девушка. —Гость в дом — бог в дом. Меня зовут Леся, по-батюшке — Микулишна.Сейчас сготовлю зайцев…

— Я уже пообедал, — прервал Добрыня властно, какнадлежит разговаривать с женщиной. — Твоя мать накормила досыта. Кстати,мать, ты пойди погляди, как там мой конь. Овес у вас какой-то больно чудной. Незахворает ли мой Снежок?

Старуха поспешно убралась. Леся чему-то улыбнулась, бросивей в спину короткий взгляд. Добрыне он показался брошенным вдогонку ножом.

Он сел на колоду, кивком разрешил сесть поблизости. Онапослушно опустилась на седальный камень, учтиво держа колени вместе,ссутулилась, отчего ее груди не спрятались, а выдвинулись острыми вершинками.Круглые плечи блестели, чистые и коричневые от солнца. На коленях белели следыцарапин, на правом темнела короста засохшей крови.

— Я приехал из Киева, — сказал он строго, —где привыкли чтить старших. Побывал в других землях, везде чтят старших! Даже всамых дальних заморских странах пришлось побывать. Князь посылал с краснойложью в Царьград, насквозь прогнивший мир, но и там все еще чтят старших… илихотя бы делают вид, что чтят! Всюду и везде караемы те, кто не чтит. Если тыменя правильно поняла…

Она кивнула, не поднимая глаз. Голос ее был смиренным:

— Я поняла.

— Никто не смеет перечить старшим, — повторил онвластно. — А эта женщина тебе в матери годится!

Леся несмело улыбнулась:

— Не годится, а лезет в матери. Угораздило же отцавыдать меня за Лесобоя! Мы и пожить-то не успели, как его деревом задавило. Аэта ведьма тут же принялась мною помыкать…

Он вспылил, начал приподниматься, но вдруг его взгляд упална ее руку. В рассеянности, опираясь о глыбу седального камня, она водила поней пальцем. С легким щелчком отлетали чешуйки гранита, похожие на елочные, аза пальцем осталась ровная дорожка, словно по нему с силой вели, нажимая изовсех сил, раскаленным зубилом.

Ноги стали ватными, он снова плюхнулся на колоду. Сердце колотилосьучащенно, а глаза застыли. Леся рассеянно стряхнула с пальца пыль, застенчивоулыбнулась. Взор ее был чист и светел.

Да что у нее за сила, мелькнула у него суматошная мысль.Как, она сказала, по батюшке? Микулишна, Микулишна… Что-то знакомое… А если этаЛеся — дочь Микулы Селяниновича? Если в ней хоть частичка егонечеловеческой мощи? Вот был бы позор на всю Русь, если бы отняла плеть да егосамого…

Из внезапно перехваченного горла он выдавил сипло:

— Ну, это ваши дела. У меня своих выше крыши.

Она вежливо наклонила голову, солнце играло в русых волосах.

— Золотые слова, витязь.

— Ну?

— Ты сам рек, — добавила она, — что тебяпосылали даже в дальние страны. А дурака не пошлют.

Еще и изгаляется, мелькнуло униженное. Явно же поняла, чтособирался дать ей трепку. Или не поняла? Все-таки женщина, а они все дурынабитые.

Искоса взглянул в ее безмятежное лицо. На полных губахиграла улыбка, но серые глаза были чистые и наивные. Она проследила, как онподнялся, сказала внезапно:

— А как ты думаешь выбраться?

Он буркнул, стараясь не встречаться с нею взглядом:

— Как и приехал.

— Да? — сказала она мирно, но у него по спинепробежал холодок. — Ну, попробуй, попробуй.

— А что? — поинтересовался он все еще враждебно.

— Сюда много путников попадало. Но выбраться… пока ниодин не выбрался. Эта женщина… моя свекровь… она слишком хорошо ладит с леснойнечистью. Ты заприметил ее синяки, по глазам вижу! Но невдомек, что пальцы тоотпечатались не человечьи…

Она умолкла на полуслове, проследив за его взглядом. Далекийлес исчез, только верхушки странно зеленеют над облачно-серым полем. Туманподнялся, и сколько Добрыня ни оглядывался, со всех сторон сейчас медленноприближались высокие серые волны. Впереди двигались разлохмаченные клочья, заними наступало стадо плотно притиснутых одно к другому облаков, а дальшеощущалась настоящая стена, серая и плотная, как гранит.

— Не люблю, — признался он. — Не люблю, когдатак подкрадываются!

Девушка кивнула:

— Ты прав больше, чем думаешь. Вместе с туманом в самомделе подкрадываются разные… Не думаю, что сможешь отбиваться… долго.

Вот оно, мелькнуло в голове. Вот та мерзкая смерть, чтонапророчена демоном.

Он опустил ладонь на рукоять меча:

— Сколько смогу. А отсюда нельзя удрать? Пока старухане вернулась?

— А это она возвращается, — пояснила Леся. —И с приятелями. Мне удалось как-то украсть у одного из старухиных… нечеловековнечто. Но куда мне бежать? Если же отдам тебе, то мне уже не выбраться.

Туман приближался, Добрыня услышал странное хлюпанье.Напрягая глаза, увидел, как сама земля под второй волной тумана прогибается,наверх выступает гнилая желтая жижа. Если подойдет сюда, он окажется по коленов болотной воде. Хорошо, если только по колено.

— Выберемся вместе, — предложил он торопливо.

— А потом? — спросила она печально. — Этовам, мужчинам, перо в… и вольный полет! А женщина одна из дому выйти не смеет:не принято. Нехорошо. Не по-женски. Вот если бы ты меня взял с собой…

Он ответил излишне резко, краем глаза следя за наступающейволной:

— Да ты знаешь, зачем я еду?

— Да какая мне разница? Здесь тошнее смерти. Есливозьмешь, я не буду тебе обузой.

— Со мной опасно, — произнес он угрюмо.

— Ты думаешь, заживо гнить лучше?

Из глубины серой стены услышал шелест, словно гигантский ракнеспешно полз в его сторону, шурша костяным панцирем. Болото чавкало подневидимыми лапами все громче. По хлюпанью определил, что в стене туманапрячется множество нежити, слышно, как лязгают зубы, когти, скрипят суставы.

Нахмурившись, потащил меч из ножен, встал в бойцовскуюстойку, голову повернул в сторону опасности. Сам ощутил, что лицо сталокрасивым и суровым, нижняя челюсть выпятилась еще дальше. А когда заговорил,голос прозвучал как удар меча по наковальне: