Хрущев - Уильям Таубман

Вернувшись домой, Хрущев выпил, как обычно, чашку чая с лимоном, рассеянно перелистал газеты (в тот день «Правда» вышла с кричащим заголовком: «ЗАЩИТИМ И УКРЕПИМ МИР НА ЗЕМЛЕ! РУКИ ПРОЧЬ ОТ КУБЫ!») и медленно поднялся по лестнице к себе в спальню.

26 октября, в пятницу, на юго-востоке США сконцентрировалось величайшее количество вооруженных сил со времен Корейской войны. Командование требовало воздушного удара и вторжения на Кубу. На острове продолжалась лихорадочная установка ракет и сборка бомбардировщиков Ил-28. Москва потерпела неприятное поражение в ООН, где Эдлай Стивенсон в ответ на заверения все отрицавшего советского представителя Зорина продемонстрировал фотографии ракетных баз, сделанные с У-2. Однако генеральный секретарь ООН У Тан играл на руку СССР: он предложил мораторий от двух до трех недель как на карантин, так и на советские военно-морские перевозки125. А Хрущева в то утро ожидала на рабочем месте серо-голубая папка с материалами, подготовленными советской разведкой.

То, что нашел Хрущев в этой папке, его поразило. Согласно хорошо осведомленному американскому источнику, администрация Кеннеди решила «покончить с Кастро». План вторжения продуман «до последней детали», и «военные действия могут начаться в любой момент». Это заключение подтверждалось и другими известиями — например, о том, что военные госпитали США подготовлены к массовому приему раненых. Кузнецов позже говорил своему коллеге, что, прочтя эти материалы, Хрущев «наклал в штаны». Теперь он был готов предложить Кеннеди компромисс, идею которого сформулировал днем раньше перед своими коллегами126.

На самом деле записка ввела Хрущева в заблуждение. Она была основана на беседе между двумя американскими журналистами, подслушанной барменом — русским эмигрантом — в среду вечером в Национальном пресс-клубе. Уоррен Роджерс из «Нью-Йорк геральд трибюн» значился в утвержденном Пентагоном списке журналистов, призванных освещать вторжение, если и когда оно состоится. Бармен по имени Джонни Проков услышал, как Роджерс говорит: «Я вылетаю завтра ночью», — и сделал вывод, что начало боевых действий намечено на послезавтрашнее утро. Около часа ночи в четверг он рассказал об этом Анатолию Горскому, корреспонденту ТАСС и агенту КГБ. Советское посольство сделало все возможное, чтобы получить какое-либо подтверждение этой новости. Один из сотрудников посольства, чтобы завязать разговор с Роджерсом, помял бампер его машины на автостоянке возле отеля «Уиллард». Дипломат Георгий Корниенко пригласил его на обед. И у того, и у другого сложилось впечатление, что вторжение начнется с минуты на минуту. Об этом советское посольство и КГБ и сообщили в Москву127.

Получив эти известия, Хрущев начал диктовать Кеннеди длинное взволнованное письмо. Традиционный ядерный шантаж был отброшен. Война, писал Хрущев, станет «бедствием для всех народов». «Вы угрожаете нам войной. Можете не сомневаться в этом отношении, мы вполне понимаем и отдаем себе отчет в том, что, если мы первыми нанесем удар, вы ответите тем же, — но и вы получите то же, что пошлете нам… Если уж война разразится, то не в нашей власти будет ее задержать, остановить, ибо такова логика войны… Война кончается тогда, когда она прокатится по городам и селам, сея повсюду смерть и разрушение… Нам с вами не следует сейчас тянуть за концы веревки, на которой вы завязали узел войны, потому что чем сильнее мы с вами будем тянуть, тем сильнее будем затягивать этот узел… пока не придется его разрубить. А что это значит, не мне вам разъяснять, потому что вы сами отлично понимаете, какими грозными силами обладают наши страны».

Чтобы ослабить узел, Хрущев сделал следующее предложение. Он не вступает в торги, не предлагает сделку. Он даже не станет называть все условия. Не будет вмешивать в это дело Фиделя Кастро (хотя сорок восемь часов спустя он именно это и сделал). Суть дела проста: если на Кубе не будет американцев — не будет и ракет.

Это письмо Хрущев продиктовал, не совещаясь с Президиумом. В 16.42 текст его был передан в американское посольство (минуя Министерство иностранных дел, через которое обычно передавались подобные документы): в тексте имелись некоторые поправки, сделанные от руки теми же фиолетовыми чернилами, что и подпись: «Н. Хрущев». Тем временем помощники Хрущева разослали копии письма членам Президиума и секретарям ЦК. Поскольку накануне они одобрили изложенный в общих чертах план Хрущева, персонального одобрения письма от них не требовалось128.

Работники посольства разделили письмо Хрущева на несколько частей для ускорения перевода и, переведя, отправили в Вашингтон. США получили его через восемь часов, в 18.00 по вашингтонскому времени. Встреча Исполнительного комитета для обсуждения письма была назначена на завтра, на 10 утра. Тем временем в Москве Хрущев и его помощники отправились на еще один запланированный по расписанию концерт, на этот раз — выступление кубинских артистов. Ночь Хрущев снова провел у себя в кабинете.

27 октября, в субботу, Хрущев проснулся, когда Вашингтон еще только ложился спать. За ночь настроение его переменилось. Накануне он боялся, что вторжение на Кубу неминуемо, — теперь же заявил Президиуму: «Думаю, они на это не осмелятся». Если до сих пор американцы не напали на Кубу, значит, «просто не готовы к этому — так мне думается». А это значит, что «принятые нами меры правильны». Однако, добавил он, «гарантий у нас нет». Чтобы принять правильное решение, «нельзя быть твердолобыми». Оглядываться назад Хрущев не собирался: «Совершили ли мы ошибку или нет? Об этом можно подумать и позже». А пока что он предложил на рассмотрение коллегам еще одно письмо к Кеннеди, в котором к выставленному условию добавлялось новое: американцы должны убрать ракеты из Турции.

Это новое письмо Хрущев продиктовал в присутствии Президиума. Оно (позже отредактированное помощниками) звучит куда спокойнее и официальнее послания от двадцать шестого. «Мы готовы удалить с Кубы средства [вооружения], которые вы называете наступательными». Соединенные Штаты, «в свою очередь, должны удалить аналогичные средства из Турции». Советское правительство «ответственно обязуется… не вторгаться в Турцию», а правительство США должно «сделать такое же заявление в отношении Кубы». Представители обеих сторон должны встретиться в Нью-Йорке: они получат «исчерпывающие инструкции с тем, чтобы быстрее договориться»129. Поскольку предыдущие письма шли из Москвы в Вашингтон непозволительно долго, это будет зачитано по московскому радио.

Зачем понадобилось второе письмо? «Если мы дополнительно добьемся ликвидации баз в Турции, — объяснил Хрущев Президиуму, — то выиграем»; кроме того, он полагал, что и сами американцы об этом подумывают. 23 октября в беседе с Большаковым двое американских журналистов, тесно связанных с Кеннеди, Фрэнк Хоулман и Чарлз Барлетт, подняли вопрос о турецких базах, 25 октября Уолтер Липпман посвятил свою колонку аналогиям между ситуацией на Кубе и в Турции, и еще один американский журналист выразил то же мнение в беседе с агентами КГБ, отчет о которой был передан в Москву 27 октября130. Хотя Хрущев и прибавил дополнительное условие, публикация письма (в частности, первое публичное признание советской стороны в том, что ракеты на Кубе действительно есть) показывала, что он действительно ищет соглашения. По словам Трояновского, Хрущев опасался, что письмо от 26 октября покажется американцам чересчур расплывчатым. «Никому не пришло в голову, — пишет Трояновский в своих мемуарах, — что придание гласности турецкого аспекта сделки создаст дополнительные трудности для Белого дома»131.