Живой Журнал. Публикации 2009 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Там на мысу, где я сидел и курил свою трубку, был раньше маленький лагерёк — человек тысяча или около того. Дело в том, что Сухона (с ударением на "у", кстати) не судоходна на всём протяжении, и вот за год до войны решили её сделать судоходной и поставить два гидроузла. Говорят, что в приказе Берии была формулировка о "полной реконструкции реки Сухоны". С началом войны дело, разумеется протухло, но в тот момент когда началась танковая потасовка на Курской дуге, дело возобновилось. В общем, к 1947 гидроузел построили, да только с Севером ни на что наперёд не удумаешь. Пошёл ледоход в апреле сорок седьмого и снёс всё под чистую. Лагерь закрыли, всё окончательно остановилось.
Ничего там от этой утопической затеи не видно. Нет, ну не совсем ничего, конечно. Но не Салехард-Игарка, одним словом.
Поскольку лагерь был маленький, то на тысячу или полторы русских зека пришёлся один узбек и один туркмен. Я представлял себе, с каким ужасом смотрят эти двое на северо-двинский горизонт верхней перми, вовсе не зная этих слов, и, может быть, никогда их так в жизни и не услышав… Потом, правда, к ним прибавился ещё двадцать один человек неизвестных заграничных национальностей.
И всех куда-то унесло, как табачный дым. как холодную воду Сухоны, как и всех нас унесёт когда-нибудь.
Извините, если кого обидел.
22 сентября 2009
История про Рыбкину
Чудовищное раздражение вызывает во мне Зоя Рыбкина, (или Воскресенская). Чудовищное — и дело не в том, что она была полковником МГБ и пасла Коллонтай, когда та работала в Швеции, и не в том, что, попав в опалу, в воркутинском лагере потом служила.
А в ужасной безвкусице — ну что мне предлагают в качестве гениальной разведчицы женщину, которой поручают сойтись со швейцарским генералом, а она отвечает руководству "Я, конечно, выполню задание, а потом застрелюсь".
Что это мне показывают в качестве образца полковника, который серьёзно говорит о "лучшем подарке от шахтёров, букете белоснежных флоксов, выращенных ими в сорокоградусные морозы". Что мне аппаратную грызню выдавать за мужество (Когда при мне хвалят Артузова, к примеру, у меня это возражения не вызывает). Нет, конечно, в министерских интригах есть риск, и риск смертельный — но что ж мне его выдавать за разведывательную работу. "Основной аналитик", "великая разведчица", тьфу, пропасть.
Собственно, я смотрел чудесный фильм — смесь стилистической фальши. и, одновременно, проговаривания — вот бывший замминистр просвещения с 1962 по 1987 год Балясная, женщина, похожая на состарившуюся Фурцеву, мне парит про пионеров и детей, но я-то помню эти чудовщные тексты Воскресенской, что меня заставляли читать. Лениниана тиражом двадцать пять миллионов (!) экземпляров.
То есть, это какой то ужас — манерная женщина с повадками Лили Брик, как символ разведки, в которой были нормальные профессионалы.
Тот самый случай, когда фальшиво всё — мне даже интересно, что именно больше.
Нет, я за Красную Армию, и вообще за красных — но с такими воскресенскими Красной Армии и врагов не надо.
Извините, если кого обидел.
22 сентября 2009
История про кино
Есть один странный факт обо мне. Обстоятельство, в котором я признаюсь с некоторой неохотой. Я не люблю фильм "Кин-дза-дза", причём не люблю какой-то глухой внутренней нелюбовью, которая куда сильнее, чем резкое отвращение. Резкие чувства всегда норовят перейти в какие-то такие же резкие, но себе противоположные. Даже "вялая нелюбовь" иногда вызывает желание эту "вялость" расшевелить, объяснить человеку, что вот дескать, он спит, а тут, под боком — гениальное. А вот когда высокомерие, не яростное, а именно отстранённое — тут уж шансов нет.
Одно дело, какому-нибудь белому офицеру, Черноте или Хлудову рассказывать о преимуществах большевизма и Советской Родины, а другое дело — набоковскому профессору, что смотрит недоумённо, как на бабочку-урода.
Одним словом, признаваться сложно, потому что множество людей моего круга этот фильм любят, а, что ни говори, если ты не любишь кумира, то вносишь особую ноту в отношения. И не надо притворяться никому, что не вносишь. Эти трещины ещё хуже, они как подделанные оргазмы для тех кому важны — уж лучше б схватили за загривок и били лбом об угол стола: "Сука! Как ты смел не любить! Ты!.. С-сука!.. А я тебе так верил!"… Ну и тому подобное далее.
Впрочем, найти единомышленника можно практически под любую идею — а уж нелюбителей того или другого артефакта и подавно. Фишка-то не в этом, а в том, что есть корпоративные необсуждаемые святни среди хороших людей. И если ты не в хоре, то что-то теряешь. Чуть-чуть, но ты это чуть-чуть очень точно можешь почувствовать, как школьник, переведённый в другую школу.
А тут тихая трещина — как на мартовском льду перед ледоходом.
А надо это мне?
И не сказать, что именно меня раздражает в феномене этого фильма — ну, то, что его растащили на цитаты, так это всех растаскивают. Не в новинку люди, говорящие цитатами из братьев Стругацких — тоже. Я помню людей, что говорили цитатами из "Мастера и Маргариты" и людей, что говорили цитатами из Ильфа с Петровым. Люди, говорящие цитатами из "Места встречи изменить нельзя" — повсюду, живут среди нас. Ну и тому подобное далее — и все эти люди специальны, но как-то не это причина моего раздражения.
И не сказать, что во мне говорит снобизм, такой снобизм, что сквозит в любителе Бродского, когда речь заходит о Ярославе Смелякове.
И не сказать, что меня особенно раздражали трактователи-любители, что видели в этом фильме попеременно пафос свободы, борьбу с тоталитаризмом и ещё что-то. Нет, не знаю.
Мне что-то мешает в самом художественном приёме. Какая-то в нём фальшь.
Одним словом, честно надо признаться, не люблю. Однако ж киваю уважительно. Жизненный фильм. Леонов — Яковлев — Любшин. Как же, помню — гравицапа.
Отношусь с