Мириады миров - Коллектив авторов

сбросили туда… Я только что нашел мешки там сваленными в кучу непосредственно под отверстием колодца, на глубине трех тысяч метров, на дне кратера, ход в который я открыл и затем исследовал тщательно во всех направлениях, а найдя хлорат калия, снова заделал ход в кратер.

– Да неужели это возможно, Каддур? Уж не ошиблись ли вы? – воскликнул Норбер Моони, до того довольный этой развязкой дела, что едва смел верить такому благополучию.

– А вот и доказательство, самое несомненное доказательство того, что я не ошибаюсь, – продолжал карлик, пошарив в своих карманах и доставая оттуда целую пригоршню хлората калия, которую он тут же выложил на стол перед присутствующими.

Доказательство это было действительно неоспоримое, не подлежащее никакому сомнению. Все принялись сердечно поздравлять Каддура с успехом его экспедиции, а затем стали держать совет о том, как следует поступить с участниками и виновниками этого преступления.

– Как ваше мнение на этот счет, доктор? – спросил Норбер Моони, – как вы полагаете, что нам следует сделать с этими негодяями, при тех условиях, в каких мы находимся в данное время?

– Преступление их просто возмутительно! – отвечал доктор, – и не подлежит сомнению, что на судне подобного рода попытка была бы наказана смертной казнью. А в том критическом положении, в каком мы находимся здесь, это преступление еще возмутительнее, еще подлее, чем при всяких иных условиях. Я отнюдь не жестокий и не свирепый человек, и мне чрезвычайно тяжело произнести такого рода приговор, как этот, да еще разом над тремя людьми; но по совести и чести должен сказать, что эти мерзавцы вполне заслуживают смертной казни!

– А вы, сэр Буцефал, какого мнения на этот счет? – обратился Норбер Моони к баронету.

– Мне кажется, что в этом вопросе не может быть двух различных мнений! – решительно заявил баронет. – Эти негодяи постоянно грозят опасностью и бедой из-за угла. Мошенничество, ложь, обман, коварство и измена их излюбленные орудия. От них нельзя ожидать ни раскаяния, ни чувства признательности и благодарности – это закоренелые негодяи, которых ничто не в силах исправить. Я высказываюсь явно за их смерть!

– А вы, Каддур?

– По-моему, смерть еще слишком легкое наказание для них! Бот что я могу сказать на это! – отозвался тот.

– А ты, Виржиль, что скажешь? – обратился Норбер Моони к своему верному слуге.

– Скажу по чести, господин Моони, – ответил добродушный алжирец, почесывая у себя за ухом, – я на своем веку видел, как расстреливали не одного беднягу солдата за преступления, в десять раз меньшие, чем те, какие себе позволяли эти люди! Да еще в мирное время, заметьте! Воля ваша, а дисциплина дело важное! Во всем нужен порядок!

– Так какое же твое мнение относительно вот этих людей?

– Расстрелять их, – и дело с концом!

С минуту Норбер Моони оставался мрачен и задумчив. Очень возможно, что и он, поддаваясь общему мнению, решился бы произнести смертный приговор над тремя виновными, признав необходимость этой решительной меры, как вдруг Гертруда отворила дверь круглой залы и вошла в комнату, чтобы взять со стола свою работу, забытую ею здесь. Это были шитые по сукну туфли, которые она вышивала в свободные минутки для отца.

– Ах, Боже мой! – воскликнула она, входя, – я кажется, помешала вам, господа! Вы собрались здесь вокруг стола, точно какие-то заговорщики!

Девушка ничего не знала о той страшной опасности, какая только что грозила всей маленькой колонии: все э то тщательно скрыли от нее. Ни она, ни Фатима, ни Тиррель Смис не имели ни малейшего подозрения на этот счет. Ее беззаботность и добродушная доверчивость, ее детски милое личико невольно произвели на всех присутствующих впечатление ласкового, душистого ветерочка, пахнувшего весною им в лицо, но никто из них не нашел в себе силы ответить ей такой же милой шуткой или хотя бы одним каким-нибудь словом нарушить мрачное молчание. Она едва заметно обиделась, как только могла обидеться на такое невнимательное к себе отношение.

– Я вижу, что я лишняя здесь! – сказала она еще раз, поспешно упорхнув в свою комнату, где тотчас же скрылась за дверью.

Это было всего одно мгновение, но ее приход оставил глубокое впечатление на собравшихся здесь, в круглой зале, мужчин, впечатление, похожее на чувство жалости и милосердия, какое-то христианское снисхождение к проступкам другого человека.

«Как, произвести тройную казнь, в двух шагах от этого светлого ангела! – подумал Норбер Моони. – Сама мысль об этом кажется возмутительной!»

– Господа, – сказал он, обращаясь к присутствующим, – в этом деле меня останавливает одно обстоятельство, и я почти с уверенностью могу сказать, что оно остановит и вас… Не смущает ли вас мысль о том, что мы являемся здесь одновременно и судьями, и обвинителями? Что касается меня, то я положительно не могу отказаться от мысли, что для нас смерть этих людей имеет, кроме справедливого воздаяния за их проступки, еще особый, личный интерес, так как этим путем уменьшится число потребителей кислорода и на долю каждого из нас придется большее количество воздуха, пригодного для дыхания… Мне кажется, что одного этого уже вполне достаточно, чтобы совершенно отнять всякую силу права у нашего приговора!

– Конечно, люди эти вполне заслужили смертную казнь, – это не подлежит никакому сомнению, – но мне кажется, что мы в данный момент единственные люди, которые не имеют нравственного права применить к ним этот приговор и исполнить его над ними… А потому я предлагаю вам, господа, дать им отсрочку на некоторое время, чтобы, по прибытии на Землю, придать их суду беспристрастных судей…

Доктор Бриэ, баронет и Виржиль немедленно согласились с решением молодого ученого, Каддур же с трудом мог удержать крик отчаяния и бешенства.

– Я вполне понимаю ваши чувства и до известной степени разделяю их, Каддур, – сказал Норбер Моони, – но это дело решенное: заключенные воспользуются еще одним месяцем отсрочки. Единственное, что я могу сделать для вас, милый мой Каддур, так это поручить вам отныне присмотр за преступниками, совместно с Виржилем. Но при этом я строго воспрещаю вам всякого рода бесполезные строгости и дурное обращение, даже запрещаю говорить с ними… Вы должны будете ограничиться присмотром за ними и позаботиться, чтобы они отныне не могли покинуть ни на минуту своей тюрьмы!

– О, что касается этого, – воскликнул карлик, – то я сумею позаботиться, чтобы этого не случилось! – и глаза его засветились особым, торжествующим, злорадным огнем. – Я начну с того, что заложу камнем и заделаю все отверстия, оставив только такие, какие безусловно необходимы для доступа воздуха!

– Это именно то, что я называю бесполезной строгостью! – возразил Норбер Моони. – Заделывайте