Стая - Франк Шетцинг

— Я обещаю, этого больше никогда…

— Вы — дырка в системе надёжности, Мик. Безмозглый дурак. И хотя я не во всём единодушна с Джеком, в данном случае я только помогу ему выкинуть вас за борт, если это повторится. Я сама лично подманю ради такого случая парочку акул и с радостью полюбуюсь, как они будут выгрызать вам потроха. Вы меня поняли? Я убью вас.

Её голубые глаза всё ещё смотрели на него дружелюбно, но Рубин догадывался, что она не поколеблется привести свои угрозы в исполнение.

Он боялся этой женщины.

— Я вижу, до вас дошло. — Ли хлопнула его по плечу и снова вернулась к остальным. — Хорошо, теперь о мерах нейтрализации. Наркотик подействовал?

— Мы впрыснули Йохансону миллилитр, — сказал Пик. — Больше — вывело бы его из строя, а в настоящий момент мы не можем себе этого позволить. Вещество работает как ластик в мозгу, оно всё стирает, но нет гарантии, что он не вспомнит.

— Как велик риск?

— Трудно сказать. Какое-нибудь слово, цвет, запах — если мозг найдёт какую-нибудь ниточку, он схватится за неё и реконструирует всю картину.

— Риск велик, — пробурчал Вандербильт. — Пока что мы не нашли такого средства, которое полностью подавляло бы воспоминания. Слишком мало знаем о способе действия мозга.

— Значит, надо за ним понаблюдать, — сказала Ли. — Как вы думаете, Мик, долго ещё Йохансон будет нам нужен?

— О, мы продвинулись сильно, — горячо воскликнул Рубин. Тут ему было чем восстановить репутацию. — Уивер и Эневек прорабатывают идею феромонного слияния. Оливейра и Йохансон тоже натолкнулись на возможность запаха. Сегодня после обеда мы будем проводить фазовый тест, чтобы получить доказательства. Если подтвердится, что слияние клеток происходит при помощи запаха, это будет хорошая перспектива.

— В случае. Если. Возможно. Могло бы. — Вандербильт запыхтел. — Когда вы получите это проклятое средство?

— Это исследовательская работа, Джек, — сказал Рубин. — Никто же не стоял над душой у Александра Флеминга и не спрашивал, когда же он, наконец, откроет пенициллин.

Вандербильт хотел возразить, но тут от пульта к ним подошла женщина и сказала:

— В CIC расшифровали сигнал.

— Scratch?

— Вроде бы. Кроув сказала Шанкару, что его расшифровали.

Ли взглянула в сторону пульта, куда поступали все картинки и разговоры из CIC. Там были видны Шанкар, Кроув и Эневек. К ним подошла Уивер.

— Значит, сейчас мы получим сообщение, — сказала Ли. — Уж разыграйте удивление, господа.

* * *

Combat Information Center

Все сгрудились вокруг Кроув и Шанкара, чтобы увидеть ответ. Уже не в форме спектрограммы, а в оптическом переложении сигнала, полученного накануне.

— Это и есть ответ? — спросила Ли.

— Хороший вопрос, — сказала Кроув.

— Что такое Scratch вообще? — спросил Грейвольф, который тоже явился в сопровождении Делавэр. — Это язык?

— Scratch, может быть, и да, но не в той форме, как он закодирован, — объяснил Шанкар. — Это как у нас с посланием из Аресибо. Ни один человек на Земле не разговаривает бинарным кодом. В принципе, это не мы послали сигнал в космос, а наши компьютеры.

— Что мы отсюда можем узнать, — сказала Кроув, — это структуру Scratch. Почему на слух она воспринимается, как звук иглы, проехавшей поперёк пластинки. Это стаккато в низкочастотном диапазоне, пригодном для того, чтобы пересечь весь океан. Низкочастотные волны преодолевают самые большие расстояния. К тому же стаккато противоестественно быстрое. Проблема с инфразвуком состоит в том, что шумы на частоте ниже ста герц мы должны во много раз ускорить, чтобы сделать их слышными. И при этом стаккато, и без того быстрое, убыстряется ещё больше. Но ключ к пониманию лежит в замедлении.

— Мы должны растянуть звук, — сказал Шанкар, — чтобы различить подробности. Вот мы его и замедлили так, что на фоне царапающего звука стала различима последовательность импульсов разной длины.

— Как азбука Морзе, — сказала Уивер.

— Примерно так это и действует.

— И как вы это изобразите? — спросила Ли. — Через спектрограммы?

— С одной стороны. Но этого мало. Чтобы не увидеть, а услышать, мы прибегли к тому же приёму, как на радарных картинках со спутников, когда картинка становится видимой через искусственное раскрашивание. В нашем случае мы заменяем каждый сигнал с сохранением его длительности и интенсивности — на частоту, которую можем слышать. Если в оригинале различные уровни частоты, то мы соответственно пересчитываем. Так мы поступили со Scratch. — Кроув набрала приказ на клавиатуре. — То, что мы приняли, звучит приблизительно так.

Звук загрохотал, как барабан под водой. Быстрая, даже чересчур быстрая, но однозначно дифференцированная последовательность импульсов разной длины и громкости.

— Звучит действительно как код, — сказал Эневек. — И что это означает?

— Мы не знаем.

— Вы не знаете? — удивился Вандербильт. — А я думал, вы его расшифровали.

— Мы не знаем, что это за язык, — терпеливо сказала Кроув, — если его произнести в нормальном виде. Мы понятия не имеем, что означают записанные за последние годы сигналы Scratch. Но это и неважно. — Она выпустила дым через ноздри. — У нас есть кое-что получше, а именно: контакт. Мёррэй, покажи им первую часть.

Шанкар кликнул компьютерную картинку. Она заполнила экран бесконечными рядами цифр. Целые колонны этих цифр были одинаковы.

— Как вы помните, мы послали им вниз пару заданий по математике, — сказал Шанкар. — Как в тестах на интеллект. Там надо было продолжить децимальные ряды, взять логарифм, вставить недостающие элементы. Мы надеялись, что они там, внизу, войдут во вкус игры и пошлют ответ, который дал бы нам понять: мы вас услышали, мы здесь, мы соображаем в математике и можем ею оперировать. — Он указал на числовые ряды: — И вот результат. С оценкой отлично. Они всё выполнили правильно.

— О боже, — прошептала Уивер.

— Это значит вот что, — сказала Кроув. — Первое: Scratch — действительно вид языка. С большой вероятностью сигналы Scratch содержат комплексную информацию. Второе — и решающее! — это доказывает, что они в состоянии так перестроить Scratch, что он обретает смысл и для нас. Это успех первой величины. Он показывает, что они ни в чём нам не уступают. Они могут не только декодировать, но и кодировать.

Некоторое время все смотрели только на колонны цифр. Царило молчание, означавшее что-то среднее между волнением и подавленностью.

— Но что именно это означает? — спросил в тишине Йохансон.

— Ясно же, — ответила Делавэр. — Что кто-то думает и отвечает.

— Да, но разве не мог этот ответ дать компьютер?