Хрущев - Уильям Таубман

Непродуманные действия были для Хрущева типичны, особенно в последние годы его правления. Четкого плана действий у него действительно не было, однако имелись кое-какие предположения: если американцы обнаружат советские ракеты до того, как те будут готовы к бою, Хрущев начнет переговоры и как-нибудь выкрутится. «Из-за своей уверенности, что Кеннеди не осмелится начать войну, — замечает Аджубей, — он считал все предприятие относительно безопасным»73. Хрущев словно забыл собственное мнение, сложившееся у него об американском президенте: что Кеннеди слаб, не хозяин в собственном правительстве, что он живет в страхе перед реакционерами, для которых размещение на Кубе советских ракет вполне может стать предлогом для полномасштабной интервенции.

Не только Микоян и Трояновский предупреждали Хрущева об опасности. Обеспокоены были и кубинцы. В начале июля две недели в Москве провел Рауль Кастро: он приехал для заключения договора на пять лет, регулирующего положение советских войск на Кубе. Договор, привезенный в Гавану в августе новым советским послом Алексеевым, был пересмотрен и в конце августа возвращен Че Геварой в Москву. В эти два месяца кубинцы настаивали на том, чтобы опубликовать договор (за вычетом статей о количестве и типах вооружения). Когда Рауль отправился в Москву, вспоминает Фидель, «я попросил его задать Хрущеву один-единственный вопрос: что будет, если об операции узнают до ее завершения? Вот все, что я хотел узнать». Перед отъездом Че Гевары Фидель сказал ему: «Если наш договор легален, более того, если он правилен — зачем мы делаем то, что может вызвать скандал? Зачем скрываемся, прячемся, будто совершаем что-то дурное, для того, чтобы сделать хорошее дело?»74

Возможно, конечно, что открытое размещение ракет также вызвало бы кризис. Однако, по мнению ветеранов администрации Кеннеди, было «очень маловероятно, чтобы правительство США решилось — и смогло — заставить СССР отменить свое решение и предотвратить размещение ракет»75. Хрущев с легкостью необыкновенной отмел кубинские сомнения. «Вам не о чем беспокоиться, — заявил он Че Геваре. — Большого шума со стороны США не будет. А если все-таки будет — вышлем Балтийский флот».

«Он говорил совершенно серьезно, — вспоминает помощник Че Гевары Эмилио Арагонес. — Когда он это сказал, мы с Че переглянулись, подняв брови. Однако спорить не приходилось: ведь советские товарищи имели куда больше опыта в общении с американцами, да и информации к ним поступало больше, чем к нам»76.

Даже горячие кубинцы кое-что понимали в геополитике: на Балтийский флот они не полагались, куда больше доверяя воле и решимости Москвы, подкрепленным глобальными ядерными силами. Польский лидер Гомулка, с которым Хрущев поделился своими планами, так же не выразил особой уверенности в успехе, и тогда Хрущев рассказал ему такую историю: в прежние времена бедные крестьяне (как семья самого Хрущева в Калиновке) зимой забирали всю домашнюю живность из хлева к себе в отапливаемую избу. Пахло от скотины ужасно, но крестьянская семья скоро привыкала к вони и уже ее не замечала. Вот так и Кеннеди «придется привыкнуть к запаху наших ракет»77.

Хотя Карибский кризис лежит в основном на совести Хрущева, Кеннеди мог бы его избежать. 4 сентября президент сделал предупреждение: если появятся данные, свидетельствующие «о появлении на Кубе организованных боевых сил из стран советского блока… или о размещении ракет класса „земля-земля“, или о наличии другого значительного наступательного оружия под кубинским или советским военным командованием… последствия будут самыми серьезными»78. Скажи он это на несколько месяцев раньше, в апреле — возможно, Хрущев бы отступил.

В середине августа самолеты ЦРУ сделали с воздуха фотографии советских судов, необычно высоко сидящих в воде: создавалось впечатление, что в просторных трюмах этих кораблей перевозятся громоздкие, но довольно легкие грузы. Беглец, приплывший с Кубы в Майами, описал конвой грузовиков перед рассветом 5 августа: «К каждому третьему грузовику была прицеплена плоская платформа, которую тянул механизм на колесах вроде трактора. Над каждым „трактором“ возвышался огромный цилиндр, высокий, как пальма, и покрытый промасленным брезентом». По всей видимости, это были SA-2; Госдепартамент США и высшие военные чины предположили, что они призваны защищать Кубу от вторжения. Только шеф ЦРУ Маккоун, в котором пламенная ненависть к коммунизму сочеталась с трезвым и приземленным умом бизнесмена, предположил, что SA-2 должны защитить нечто куда более ценное — ракеты «земля-земля», способные достичь территории США79. Именно страхи Маккоуна, вместе с язвительной критикой сенатора Кеннета Китинга, вызвали предупреждение президента от 4 сентября. Однако, как писал Джордж Макбанди: «Мы сделали это [предупреждение] из внутриполитических соображений, никак не предполагая, что СССР в самом деле решится на такой безумный шаг, как размещение на Кубе советского ядерного оружия»80.

Хрущева, однако, заявление Кеннеди сильно встревожило. Еще в июле он начал опасаться, что его замысел раскроется81. После предупреждения Кеннеди перспектива разоблачения, казалось, стала еще вероятнее. Теоретически Хрущев мог бы отменить операцию: к 5 сентября ни одна ракета «земля-земля» и ни одна ядерная боеголовка еще не прибыли на Кубу. Но вместо этого он предпринял несколько шагов, сделавших кризис еще более опасным: во-первых, приказал ускорить ход операции; во-вторых, увеличил число перемещаемых на Кубу единиц тактического ядерного оружия; и в-третьих, забросал американцев лживыми уверениями, что ничего подобного не делал, не делает и делать не собирается82.

Ракеты средней дальности прибыли на две недели раньше установленного срока. Дополнительное оружие, о поставке которого Хрущев отдал приказ 7 сентября, включало в себя шесть атомных бомб для бомбардировщиков Ил-28, а также двенадцать ракет класса «Луна» с ядерными боеголовками. Правда, Хрущев отверг предложение об увеличении числа ядерных ракет средней дальности, а две недели спустя отменил дополнительную отправку на Кубу военных кораблей и подводных лодок. Однако, если уж он предчувствовал неизбежность кризиса, следовало понимать, что любое увеличение числа ядерных вооружений, отправляемых на Кубу, в таких обстоятельствах бесцельно и безрассудно.

Такой же непродуманностью отличались и заверения Хрущева. 4 сентября Добрынин сообщил «очень взволнованному» Роберту Кеннеди, что «никаких ракет „земля-земля“ или иного оружия нападения» на Кубе размещено не будет, поскольку «Хрущев не станет предпринимать ничего, что могло бы в предвыборный период испортить отношения между двумя нашими странами». Председатель Совета министров «глубоко уважает и ценит президента Кеннеди и не хочет ему вредить», продолжал Добрынин. Когда Роберт Кеннеди заметил, что «председатель выбрал весьма странный способ выразить свое восхищение», добавив, что «размещение советских ракет на Кубе привело бы к тяжелейшим последствиям», Добрынин заверил, что «этого никогда не случится». О планах Хрущева посол ничего не знал и потому говорил убежденно и искренне. «Я даже вообразить себе не мог, чтобы мы решились разместить ракеты на Кубе», — рассказывал он позднее83. Два дня спустя Добрынин зачитал Теодору Соренсену личное послание Хрущева к Кеннеди: «До выборов в Американский Конгресс не будет предпринято ничего такого, что могло бы осложнить международное положение или усилить напряженность в отношениях между нашими странами»84. 11 сентября, когда Кеннеди уже запросил сенат о возможности призвать в армию США 150 тысяч резервистов, советское правительство торжественно заверяло: «Советский Союз не видит никакой необходимости в переброске в другие страны — например на Кубу — оружия, предназначенного для нападения». Войска, недавно отправленные на Кубу, предназначены «исключительно для целей обороны»85.