Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

ведь никого нет. Мы узнаем, где твоя мама. Если она жива, мы потом съездим к ней вместе… Только не перебивай меня. Со мной тебе никогда не покажется, что ты на чужбине. А я, я просто не знаю, как я буду без тебя. Ну, что ты молчишь?

Маша (делает шаг к нему, обнимает руками его шею, уткнувшись ему в грудь лицом).

Общее молчание.

(Отрываясь от Стефана, сквозь слезы, Петрову.) Иван Алексеевич, если бы вы знали, какая я счастливая… Божена! (Повернувшись к Стефану, вдруг почти спокойно.) Я вас так люблю… (Перехватывает его взгляд, обращенный на ее вещевой мешок.) Нет, нет… Нет, сейчас я поеду. Я должна вернуться домой. Может быть, там никого нет. Может быть, там все сгорело и я ничего даже не узнаю. Но как вы не понимаете? Я же не могу не увидеть всего этого снова. Я же не могу! Не смотрите на меня так. Я правду говорю.

Стефан. Что же будет?

Маша. Не знаю. Я уеду.

Долгая пауза.

А как же потом?

Стефан. Я приеду к вам, в Советский Союз.

Маша. Когда?

Стефан. Не знаю. Может быть, я приеду учиться… Не знаю, но я приеду за тобой. И ты будешь моей женой. Ты будешь моей женой?

Маша. Буду.

Стефан. Я провожу тебя до машины.

Общее движение.

Нет, я один. Прощусь я, потом придут все. (Обняв Машу за плечи, выходит с ней.)

Общее молчание.

Божена. Как трудно прощаться…

Входит Стефан.

Стефан. Она уже в машине, теперь идите. Отец, захвати, пожалуйста, ее вещи. Я не в силах возвращаться туда. (Стискивает голову руками, проходит на веранду и в глубине ее прижимается лицом к оконному стеклу.)

Грубек (Франтишеку, беря со стола букет). Подожди, я тоже хочу проститься с ней. (Выходит вместе с Франтишеком.)

Божена (задерживая в дверях Петрова). Этот человек… Он все лжет. Он ненавидит вас, Машу, Стефана, он всех вас ненавидит, я знаю.

Петров. А что вы знаете еще?

Божена. Больше ничего. Я просто знаю, что он все лжет.

Петров. Это я уже успел заметить. Но все равно! Спасибо! Пойдемте, а то она опоздает.

Все выходят. Несколько секунд сцена пуста. Входит Грубек, поднимается по лестнице, проходит к себе. Возвращается Франтишек. С веранды входит Стефан, направляется к двери.

Франтишек. Подожди.

Стефан. Мне надо в министерство.

Франтишек. Все равно, подожди! Стефан! Ты меньше любишь свою родину, чем она – свою Россию! Неужели ты поедешь туда?

Стефан. Не знаю. Знаю только одно: там или здесь, мы все равно будем вместе с ней.

Франтишек. Дверь моего дома всегда будет открыта для твоей жены. Но если ты уедешь… Нет, довольно. Я больше не в силах говорить с тобой об этом. (Поднимается по лестнице, выходит.)

Входит Петров.

Петров. Что с тобой?

Стефан. С отцом. Тяжелый разговор. (Надевает фуражку.)

Петров. Догадываюсь. И все же он – хороший старик. А твоя сестра… В ее душе сейчас воюют два мира. Будь ей старшим братом, хоть вы и близнецы. Впрочем, что я тебя учу? Это я так, по привычке, как твой бывший инструктор. Ну, давай прощаться. Руку.

Стефан (пожимая руку). Увидимся?

Петров. Кто знает?

Стефан уходит.

(Долго смотрит ему вслед. Задумчиво.) Кто знает?..

Входит Тихий.

Тихий. Вы один?

Петров. Как видите.

Тихий (взволнованно). Джокич вспомнил! Вспомнил! Джокич в прошлом году работал на заводе фаустпатронов в Моравской Остраве. Там был главный инженер Гофман. Джокич запомнил его голос. Это голос Грубека. Он послал меня, чтобы я сказал вам.

Петров. Минуту спокойствия. Франтишек знает Грубека тридцать лет и именно как Грубека. (Соображая.) Как Грубека…

Тихий. Я говорил это Джокичу. Он не знает, как это вышло, но клянется, что Грубек и Гофман – это одно, один голос. Его надо… Но, полковник, ведь вы уезжаете?

Петров. Да. Через час.

Тихий. Как же тогда?

Петров. Ничего, я подумаю и решу, как поступить. А вы оба с Джокичем приходите сюда без пяти четыре.

Тихий. Джокич не поедет с вами. Его чуть не хватил удар, он лежит.

Петров. Ну, что ж, приходите один. И если вам нетрудно, сейчас, когда пойдете через двор, пошлите ко мне моего шофера…

Тихий. Да… Хорошо… (Уходит.)

Петров садится к столу и пишет записку. Входит Гончаренко.

Гончаренко. Слушаю вас.

Петров (продолжая писать). Садитесь. То, что мы с вами думали, подтвердилось. Я, правда, сообщил, чтобы за ним следили, но сейчас нужны срочные меры. (Передает записку.) На машину – и в ближайший штаб Национальной гвардии. Идите. Подождите. Вы еще раз проверили, заметил он или нет?

Гончаренко. Проверял сегодня, когда он был в ванной. Не заметил.

Петров. Хорошо. Идите.

Гончаренко уходит. Входит Божена.

Божена. Ну, вот и проводила.

Петров (глядя на нее). Что, идет дождь?

Божена. Да, вдруг пошел дождь. Кажется, надолго.

Петров. Вам надо переодеться. Простудитесь. Вы что, шли пешком?

Божена. Да, я отпустила машину. В дождь я люблю идти пешком. Совсем одна. Это хорошо. А каштаны сейчас мокрые, и листья тяжелые от капель. И пахнут весной! Как никогда! «В воскресенье я уеду, и мы, наверное, никогда больше с вами не увидимся». Так, кажется, вы любите говорить?

Петров. Я не люблю так говорить. Просто я привык говорить правду. И все-таки… может быть… когда-нибудь…

Божена (перебивая). Мы увидимся? Да?

Петров. Да. Может быть…

Божена. Нет, не может быть. И не будет. Не отступайте от своего жестокого правила говорить правду. Не может быть. И не будет. (Долго, внимательно, молча смотрит на Петрова и вдруг тихо запевает, почти обращаясь к Петрову, почти разговаривая с ним.)

Что стоишь, качаясь,

Тонкая рябина,

Головой склоняясь

До самого тына?

А через дорогу,

За рекой широкой,

Так же одиноко

Дуб стоит высокий.

Как бы мне, рябине,

К дубу перебраться,

Я б тогда не стала

Гнуться да качаться.

Тонкими: ветвями

Я б к нему прижалась

И с его листами

День и ночь шепталась.

Но нельзя рябине

К дубу перебраться,

Знать, ей, сиротине,

Век одной качаться…

(После паузы.) Ну, вот я вам все и сказала. (Быстро уходит.)

Петров (после долгого молчания). Все… (Несколько секунд стоит молча, потом выходит в другую дверь.)

Сцена пуста. С улицы входят Людвиг, офицер Национальной гвардии и два национальных гвардейца.

Людвиг. Пан подпоручик, я сам вызвался идти сюда, но теперь